Нелли Русинко

И падает лента в очерченный круг,

на запад, на север, с востока на юг,

закат возгорается красным огнем,

и темная ночь наступает за днем.

Как в вечности вместе ночь с ясным днем,

так вместе и мы с тобою вдвоем,

как льнет сине море к родючей земле,

так льнешь ты душою и сердцем ко мне.

Как воздухом дышит живая земля,

Так ты мною дышишь, дышу тобой я.

Так было и будет и есть по судьбе,

И слово мое льется кровью в тебе.

И падает лента в очерченный круг,

на запад на север, с востока на юг,

и гром с тишиною послушные мне,

на помощь спешат на яву и во сне.

0.00

Другие цитаты по теме

Ты слышишь шум волшебного водопада?

Вода рассыпает серебрянные брызги радостной капелью и льет бушующей лавиной. Бесстрашно падает вниз.

Вода бросается в глубокую пучину и торжествует в падшем величии.

Замечаешь, что она не стремится ввысь? Не стремится в высоту, ибо у неё богатый исток в вышине синих гор и вода падает!

Восторженностью свежей, родниковой чистотой вода падает! Неистово изливая блаженство природной смелостью она падает!

Она не движется по направлению вверх, она движется по направлению вниз. Вода всегда ищет более глубокого уровня. Ей не нужно доказывать свое превосходство и она падает!

Водопад!

Ты слышишь магический шум водопада?....

И нет того, кем можно восхищаться

любить, да так, чтоб до скончанья века

и нет желанья перевоплощаться

из оборотня в человека...

Шумел океан. Вечный и одинаковый . Везде и всегда океан был свободным. В него могли лить отраву, в нём могли чертить границы.

А океан жил.

Океан не помнил обид.

Подобно небу, он верил в свободу, подобно небу — не терпел преград...

Не ходи в рощи-дебри дремучие,

Не взбирайся горами и кручами,

Не взлетай высоко над дубравами,

Не водись на болоте с лукавыми.

Пусть горят они синим пламенем,

Пусть им сердце придавит каменем,

С гадкой нечистью ты прощаешься,

Словом шелковым очищаешься.

Умываешься ты водицею,

И целуешься вновь с зарницею,

И сияешь, как солнышка луч,

Дух окрепший — здоров и могуч.

Было обычное октябрьское утро: по голубому небу бежали пушистые облачка, пахло прелой хвоей, сырой землей и утренней свежестью.

В парке, в старом каменном фонтане, на прозрачной холодной воде плавали желтые кораблики листьев. На земле сквозь разноцветный ковер пробивалась еще зеленая трава. С каждым моим вздохом желтый лист отрывался от ветки и, медленно кружась, опускался на землю. На старых стволах деревьев золотился дымчатый солнечный свет, но в глубоких складках коры оставалась тень. Было тихо, только слышно робкое пение птиц.

Иногда маленькие птички садились на каменные дорожки сквера. Я стояла и боялась дышать, боялась спугнуть листья, солнечные лучики сквозь крону, спугнуть эту тишину.

Небо, деревья, воздух — все было пронизано неярким светом, все было таким пленяющим и умиротворенным, что мне захотелось стать этой тихой осенью. В ней были капли грусти, но в ее мирном увядании было свое торжество. Торжество последней красоты засыпающей природы.

Мы состоим из четырех элементов: из воды и воздуха, мы генерируем тепло — это признак огня, и вернемся обратно в землю. Пятым элементом является жизнь, та алхимия, которая может самовоспроизводиться. Она включает в себя все остальные элементы, вероятно, в различных пропорциях. Есть люди, в теле которых доля воды будет больше, в других — больше земли и так далее.

За рассветом закат, за которым снова рассвет. Море чистого воздуха, дождь, ветер, гроза, туман, молнии и снова море прозрачного чистого воздуха.

Солнце жёлтое, свежее и совсем не палящее, какого я никогда доселе не видел. Трава такая зелёная, что искрится под колёсами. Голубое чистое небо, какими и бывают обычно небеса, облака — белее, чем снег на Рождество.

И самое главное — свобода.

Взволнуешь Вселенную песнею,

Откроешь Миры свои шествием,

Будешь горой и туманами,

Солнцем над дальними странами.

Будь для Небес Полнолунием,

Тайною вестью безумия,

Звезды с собою зови,

Чувствуй, Дыши и Живи...

В эти последние ночные часы мне пришла мысль ослепить себя, чтобы не видеть больше ничего, чтобы вечно внутренним взором созерцать только эти золотые глаза. Я обернулся, я хотел помчаться назад и закричать:

– Нет-нет, я не оставлю тебя!

И все-таки я не сделал этого, а пошел дальше своим путем, день за днем, ночь за ночью, как все. Но вечерами, когда звездная ночь становилась серебристо-синей, я садился к роялю и играл «Лунную сонату». При этом я был совершенно спокоен, а мое сердце переполнялось счастьем; все-таки то, что я сделал, было правильно. Так я могу любить ее вечно, так она хозяйка моей жизни! Кто знает, что случилось бы, не уйди я. Снова и снова под звуки рассыпающихся серебристым дождем триолей я чувствую, как она подходит ко мне и освобождает меня от страданий и забот; я снова слышу ее голос, напоминающий мне матовое золото, усыпанное розами: «Идем домой…»

Под тонкою луной, в стране далекой,

древней,

так говорил поэт смеющейся царевне:

Напев сквозных цикад умрет в листве

олив,

погаснут светляки на гиацинтах

смятых,

но сладостный разрез твоих

продолговатых

атласно–темных глаз, их ласка, и

отлив

чуть сизый на белке, и блеск на нижней

веке,

и складки нежные над верхнею, –

навеки

останутся в моих сияющих стихах,

и людям будет мил твой длинный взор

счастливый,

пока есть на земле цикады и оливы

и влажный гиацинт в алмазных

светляках.

Так говорил поэт смеющейся царевне

под тонкою луной, в стране далекой,

древней...