Но ведь, кроме этой последней, ничтожной, исчезающей, почти несуществующей надежды, у вас ничего нет.
Я словно из камня, я словно надгробный памятник себе, нет даже щёлки для сомнения или веры, для любви или отвращения, для отваги или страха перед чем-то определённым или вообще, — живёт лишь шаткая надежда; бесплодная, как надписи на надгробиях.
То, что он сказал, означало примерно следующее: мы уже не просто приговоренные к смерти, у нас появился крохотный шанс. Вот и все — но сколь же огромна разница между отчаянием и надеждой.
— Смерть как лучшее лекарство, убийство как первая помощь... — пробормотала она. — Нет. Не хочу опять сначала. Опять все вспоминать... переходить от надежды к...
Нет ничего страшнее, чем смесь параноидальных мыслей, глупой надежды и горькой, отчасти ироничной правды.
У каждого из нас свои стены и они тоже ждут, ждут когда ты надежду потеряешь и питаются твоим отчаянием.
Ты пишешь, что в следующем месяце, наверное, приедешь в Прагу. А мне чуть ли не хочется попросить: не приезжай. Оставь мне надежду, что, если когда-нибудь я в крайней нужде попрошу тебя приехать, ты приедешь тотчас, но сейчас лучше не приезжай. Ведь тебе придется опять уехать.
Во мне теперь очень тихо и пусто — как в доме, когда все ушли и лежишь один, больной, и так ясно слышишь отчетливое металлическое постукивание мыслей.
И вроде как вырванные листы прошлогодних календарей стелились мне под ноги.
И в моем маленьком городе с каждым шагом становилось все меньше неузнанных мест.
И сплошная абстракция, что ни делай повествующий, размывает и размывается.
Пришлось снова остановиться.
Я сказал себе: «Эй, почему так сложно идти вперед, если ты уже в самом конце?» — и, оглядевшись по сторонам, сам же себе и ответил:»Что же ты хотел... ведь так всегда».
Cлайд с цитатой