Ибо жизнь и в особенности разум есть не что иное, как отчаяние, восходящей силу гравитации, любые самые страшные физические страдания — лишь желанный способ хоть как-то отвлечься, хоть на миг получить облегчение! И мы сами, сами приближали это! Развивая науку, совершенствуя наш разум, стремясь постигнуть мир — то есть постигнуть отчаяние... Хотя мудрецы еще в древности чуяли неладное и предупреждали, что во многом знании — много печали.
Юрий Нестеренко
Cлайд с цитатой— Смерть как лучшее лекарство, убийство как первая помощь... — пробормотала она. — Нет. Не хочу опять сначала. Опять все вспоминать... переходить от надежды к...
Но еще сложнее представить себе, что она сделала это сама. Сама, прилагая немалую силу, насадила себя на трубы и шла вперед, скользя по пропоровшему ее тело металлу, пока хватило сил... Какую же чудовищную боль она должна была испытывать! Неужели на свете существует нечто, способное заставить человека поступить таким образом?!
— Ну вот и все, — констатировал комит с каким-то словно бы даже облегчением.
Архонт стиснул рукоять меча. Шагнул к бойнице и долго смотрел наружу, словно рассчитывал увидеть там теперь уже совершенно невозможную армию Евстархия. Затем произнес, не глядя на старого товарища:
— Нет. Еще не все. Кое-какой шанс у нас остался.
— Вера и молитва? — скептически хмыкнул Илизарий.
— А ты знаешь случаи, когда это спасало? — с неожиданной надеждой спросил правитель.
— За тридцать лет службы я не раз сталкивался с ситуацией, когда человек молился и оставался жив. Но спасла ли его молитва или что другое, я не знаю, — рассудительно заметил комит. — Зато я знаю гораздо больше случаев, когда человек молился и умер. И тут уже точно можно сказать, что молитва его не спасла.
— Ибо сказано в Писании: ворожеи не оставляй в живых.
— Писание! — презрительно каркнула ведьма. — Вы примете без возражений любую чушь, если она сказана в этом вашем Писании. Вас даже не смущает, что одни его части противоречат другим. Вам и в голову неприходит спросить — почему. А тех, кому приходит, вы сжигаете на кострах...
— Изволь, я отвечу тебе — почему. Потому же, почему не оставляют вживых волка, забравшегося в овчарню.
— Вот-вот. Овцы. Бараны. Стадо. Ваш любимый образ. Показательно, не правда ли? Язычники считают себя детьми богов, а вы — скотом. Между прочим, тебе не приходило в голову, что пастухи, стерегущие овец от волков, делают это вовсе не от большого овцелюбия? А исключительно для того, чтобы этих овец сначала стричь, а потом зарезать и съесть. И, между прочим, волк дерет не каждую овцу, а вот пастырь, в конечном счете, ни одной не упустит...
— Я пришел не за тем, чтобы слушать, как ты возводишь хулу на святую веру...
— Это я возвожу хулу? Разве я придумала понятие «паства»? Если кто-то сам называет себя бараном — пусть не обижается, когда за ним приходит волк, только и всего.
Смешно даже — о подвигах аскетизма написано в книге с золотой обложкой, украшенной драгоценными камнями...
«Грех так думать!» — резко одернул себя юноша и беззвучно, одними губами, пробормотал покаянную молитву Единому. Не какому-то послушнику, пусть даже он считается любимым учеником Патриарха, судить духовных вождей. Богатство и роскошь Братства служат не низменному земному тщеславию, но демонстрации величия и славы Света, а тем самым — и посрамлению Тьмы, это много раз объяснялось на проповедях. Но сколько же можно посрамлять ее таким образом? За тысячу лет либо цель должна быть достигнута, либо средство следует признать неэффективным...