Грабли, лейка, тяпка, панама, диктатор,
Дачные хлопоты — грядки, работа лопатой:
Истребление ростков, сорняков,
В пользу редких пород благородных сортов.
Идеи превосходства против идей братства
Работают часто не только на садовых участках.
Кто напишет мне ангелочков,
на родной мой народ похожих?
Я хотел бы, чтоб среди белых
темнокожие были тоже.
Отчего же ангелы негры
на свои небеса не вхожи?
Не забудем и тех, кто искренне хотел нам помочь, кто отдал свои жизни за свободу нашего народа. Мы скорбим о белых мальчиках вместе с их матерями. Но мы здесь, в Миссисипи, на своей земле даже не можем похоронить двух белых ребят и чернокожего на одном кладбище. Поэтому в моём сердце нет больше любви! В моём сердце остался лишь гнев! И я хочу, чтобы и ваши сердца наполнились этим гневом! Я устал, устал смертельно! И хочу, чтобы смертельно устали и вы! Я смертельно устал ходить на похороны чёрных, которых безнаказанно убивают белые! Я устал, устал смертельно от тех людей, которые потворствуют этому беззаконию. Что есть «неотъемлемые права», если ты негр? Что есть «равенство перед законом», если ты негр? Что значит «свобода и справедливость», если ты негр? А сейчас я прошу этих людей посмотреть на лицо юноши, этот юноша — чёрный, но пролитая им кровь красного цвета, такая же как и у всех белых, в точности такая же!
Тут у каждого второго больного — ума палата,
Где температуру измеряет калькулятор.
Здесь плюют на свою жизнь, но мониторят чью-то.
Возводят замки в облаках, сами живут в лачугах.
И, может быть, лужи по горло, море по плечу нам,
Здесь не верят в сказки, но каждый день ждут чуда.
Шагают бараны в ряд,
Бьют барабаны, -
Кожу для них дают
Сами бараны.
Мясник зовет. За ним бараны сдуру
Топочут слепо, за звеном звено,
И те, с кого давно на бойне сняли шкуру,
Идут в строю с живыми заодно.
Вспоминаю, как Малышку отшлёпали из-за меня. Вспоминаю, что она слушала, как мисс Лифолт назвала меня грязной, заразной. Автобус несётся на Стейт-стрит. Мы пересекаем мост Вудро Вильсона, и я сжимаю челюсти с такой силой, что едва зубы не ломаются. Чувствую, как горькое семя, поселившееся во мне после смерти Трилора, всё растёт и растёт. Хочется закричать так громко, чтобы Малышка услышала меня, что грязь – она не в цвете кожи, а зараза – не в негритянской части города.
Мы помним и требуем,
Чтоб признали убийства.
Никогда мы не забудем,
Те жестокие бесчинства.
Свыше миллиона, убиенных тел,
Которых турки истребили.
Они всем лгут, что потерпел,
Народ армян войны потери.
Об этом можно долго говорить,
Кто прав, а кто подобен крысе.
Они готовы вечно спорить,
Крича в ответ лишь: «вымысел».
Родились, никого не трогая живут,
Никогда бы не подумали,
Что окажутся в плену.
Пленники, те,
Что сражались за веру,
Надеюсь, что они в Раю.
Кто бы мог поверить ещё тридцать лет назад, что на территории бывшего СССР будут судить людей за то, что они освобождали нашу планету от нацизма...
— Знаете, похоже вы самый большой глупец на корабле! Лёвенталь, вы слепы, слепы как крот. Не видите, что у вас происходит прямо под носом.
— О чём вы? Об этой истории с евреями? Вы не понимаете нас. Немецкие евреи — это что-то особенное, мы прежде всего немцы, и потом уже — евреи. Мы так много сделали для Германии, Германия так много сделала для нас. Немного терпения, доброй воли и всё уладится. Послушайте, в Германии почти миллион евреев. Что они с нами сделают? Убьют всех? Подумайте лучше...
Cлайд с цитатой