Ибо равнодушие, я это знаю, было бы своего рода счастьем...
Ведь внутренние переживания человека тем сильнее, тем острее, чем уединённее, спокойнее, бесстрастнее он живёт внешне — разве не так?
Ибо равнодушие, я это знаю, было бы своего рода счастьем...
Ведь внутренние переживания человека тем сильнее, тем острее, чем уединённее, спокойнее, бесстрастнее он живёт внешне — разве не так?
Больно почувствовать, как бродят в тебе чудодейственные силы задора и печали, и при этом знать, что те, к кому ты стремишься всей душой, замкнулись от тебя в весёлой неприступности.
Дело заключается в том, что все слишком усердно заняты собой, чтобы составить серьёзное мнение о других; люди с пассивной готовностью принимают ту степень уважения, которую ты уверенно выказываешь самому себе. Будь каким хочешь, живи как хочешь, но демонстрируй дерзкую победительность, никаких стыдливых сомнений, и ни у кого не достанет нравственной твёрдости презирать тебя.
Признаюсь, не всегда попадается в руки книга, способная наполнить целый ряд часов; впрочем, бывает, ты безо всякого успеха пытаешься фантазировать на пианино, сидишь у окна, куришь, и тебя неотвратимо окутывает чувство отвращения к миру и самому себе; снова тобой овладевает боязнь, злосчастная боязнь, и ты вскакиваешь, выходишь на улицу, чтобы весело, как заправский счастливец, пожимая плечами, поглазеть там на служащих и рабочих, духовно и материально слишком бедных для праздности и наслаждения.
Другая, не менее привлекательная сторона одаренности – пресыщенность, равнодушие, безразличие, устало-ироническое отношение к любой истине; ведь не секрет, что именно в кругу умных, бывалых людей всегда царит молчаливая безнадежность.
Увидев результаты теста на беременность, я тут же помчалась к своему доктору. Вспоминая сейчас дорогу от дома до больницы, понимаю, что ехала в дождь, всё вокруг было мокрым и очень холодным. Но в памяти моих ощущений совсем другая картинка! Огромное количество солнечного света, высокое синее небо и яркие краски цветов по всей дороге...
Я как будто вынырнула из тьмы, держась за руку моего малыша, и устремилась к свету.
Всё стало налаживаться. Я носила в себе столько счастья, что оно просто вырывалось наружу и заполняло пространство вокруг меня.
Мой мальчик, мой ангел укрыл всю меня своими большими и очень теплыми крыльями и показал жизнь совсем с другой стороны, дал понять, что мир теплый и солнечный.
Счастье ограничено: бесполезно насиловать реальность, чтобы стать счастливым, не получится.
Однажды он сказал: «Счастье», – и я вдруг поняла, что это такое. Слово, которое я столько лет бросала партнёрам и получала обратно, как пинг-понговый мячик, – лёгкое, белое, сухо стучащее слово, это совсем не оно. А вот солнце и фиолетовые молнии – да, пожалуй.
— Помнишь ту женщину, в магазине? Ты не попыталась ей помочь.
— Я же сказала. Это не наше дело.
— Когда один человек обижает другого, разве это не наше дело?
— Я понимаю, о чем ты говоришь, но что я могла сделать?
— Если все будут так думать, то кто же тогда позаботиться о тех, кто не может постоять за себя сам?
— Что я должна была делать? Это могло кончиться насилием.
— Есть вещи пострашнее насилия.
— И что же это?
— Безразличие.