Мне плохо с людьми, потому что они мешают мне слушать мою душу или просто тишину.
Могу сказать о своей душе, как одна баба о своей девке: «Она у меня не скучливая». Я чудесно переношу разлуку. Пока человек рядом, я послушно, внимательно и восторженно поглощаюсь им, когда его нет — собой.
Когда я мрачен или весел,
Я ничего не напишу.
Своим душевным равновесьем,
Признаться стыдно, дорожу.
Пускай, кто думает иначе,
К столу бежит, а не идет,
И там безумствует, и плачет,
И на себе рубашку рвет.
А я домой с вечерних улиц
Не тороплюсь, не тороплюсь.
Уравновешенный безумец,
Того мгновения дождусь,
Когда большие гири горя,
Тоски и тяжести земной,
С моей душой уже не споря,
Замрут на линии одной.
Чего мне не хватает здесь, так это тихого местечка, где можно было бы насладиться одиночеством, даже поплакать или просто побыть самим собой.
Я хочу такой скромной, убийственно-простой вещи: чтобы, когда я вхожу, человек радовался.
Вокруг люди. Я чувствую себя совсем маленькой. Я чувствую себя открытой, обнажённой перед ними. Я честна в своих эмоциях, как ребенок. И не важно, что я сейчас молчу, что я сейчас не плачу от отсутствия слёз. В горе не задумываешься о том, как ты выглядишь. В горе ты настоящий. Все люди спрятаны за взглядом равнодушия, за книгами, за разговорами, а я сижу обнажённая. Мне холодно. Я замерзаю. Моя душа простыла.
Я просто буду в тишине,
Сидеть и думать о былом.
Они со мной наедине,
Они покрыты белым снегом.
Там, за снегом, прячется душа,
Но жить мне это помогает.
«Хочу наружу» — прошептала она,
Весною этот снег растает.
Я никогда не покидал оков своего города,
И очень часто у меня ни на что не было сил.
Но я всегда отличал того, кто выдумывал
От того, кто рассказывал быль.
Есть у меня дурацкая привычка: работать при шумовом фоне — вечно радио включено или ТВ. Это я на кораблях от тишины отвык, тишина на нервы действует — в морях или главный двигатель молотит, или какая-нибудь динамка, или голоса за переборкой. Вот и не могу в тиши.
Cлайд с цитатой