Прости, Джо в сделку не входил.
Моя дочь умерла от передозировки. Она совершила самоубийство в девятнадцать лет. Сразу после нашей ссоры... Я хотел сказать ей, что она зря тратит свой потенциал, а сказал, что она зря живет... Я пытался заполнить пустоту, которая образовалась из-за тех слов. Я заключал сделки с плохими людьми, чтобы оградить от наркотиков школы и парки. И я думаю, что я... что, если бы кто-то другой делал то, что делаю я, еще раньше, может быть, сейчас она была бы жива...
Отец «Червя» занимался школьным садом, когда не был пьян. Тогда садом занимались мы. И не только садом. Мы с «Червём» прикалывались над одноклассниками, над этими аристократами. Продавали им травку душицу вместо гашиша, нунчаки, китайские хлопушки. Зарабатывали на завтраки. Потом перешли на крупные дела. Нас поймали. Мы подбили наших спортсменов продуть матч за деньги. Один из спортсменов заложил «Червя». Его вызвали на школьный совет и предложили сделку: скажешь, кто твой сообщник – легко отделаешься. «Червь» не сказал, его исключили. Я остался в школе, закончил её. Не многие бы сделали то, что сделал «Червь».
Нас в набитых трамваях болтает,
Нас мотает одна маета,
Нас метро, то и дело, глотает,
Выпуская из дымного рта.
В шумных улицах, в белом порханьи
Люди ходим мы рядом с людьми,
Перемешаны наши дыханья,
Перепутаны наши следы, перепутаны наши следы.
Из карманов мы курево тянем,
Популярные песни мычим,
Задевая друг друга локтями,
Извиняемся или молчим.
По Садовым, Лебяжьим и Трубным
Каждый вроде отдельным путём,
Мы не узнанные друг другом,
Задевая друг друга идём.
Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня...
— Простите... Я немного увлечен... Но быть осмеянным?
— Но в чём?
— В моей любви.
— Но кем же?
— Вами. Ведь я же не слова... я то, что за словами... Всё то, чем дышится... бросаю наобум... Куда-то в сумрак... в ночь...
В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. . Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А в том, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярёв не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть.
— Какая странная манера себя вести... А что с ним такое, с этим человеком?
— У него просто разбилось сердце... Это очень странное чувство, такая боль, что, слава Богу, её почти не ощущаешь. Но когда сердце разбито — все ваши корабли сожжены, и вам теперь всё трын-трава. Счастью конец! Но зато наступает покой...
– Так вот, легко доказать, что, хоть общее количество создаваемой нами информации растет невероятно быстро, полезность этой информации с такой же точно скоростью падает.
– Почему?
– Потому что наша жизнь сегодня ничуть не осмысленнее, чем во времена Гомера. Мы не стали счастливее. Скорее наоборот.
Не думаю, что существуют еще народы, которые пережили бы больше страданий, чем евреи. Евреев избирают объектом ненависти и клеветы при каждом удобном случае.
Cлайд с цитатой