Пора! Звери начинают войну,
Дышит ядом ад, мир зовет сатану.
Иуда в аду, а Фауст в раю,
А мы на краю. Пока на краю.
Пора! Звери начинают войну,
Дышит ядом ад, мир зовет сатану.
Иуда в аду, а Фауст в раю,
А мы на краю. Пока на краю.
Выбраться куда? Думаешь, расправишь крылья и отправишься летать с другими ангелами? Нет никакого «после», есть только «сейчас»!
Когда придут забирать на небо
Или отправить в ад,
Я остался ещё на земле бы
Показать всему миру фак.
[Рассилон]— Приближение начинается.
— Приближение чего?
— Что-то возвращается. Ты что, никогда не слушал?! Это было пророчество: не «кто-то» а «что-то».
— Что это такое?
— Они возвращаются не просто как народ – это Галлифрей! Прямо здесь, прямо сейчас.
*...*
— Но это фантастика, разве нет? Повелители Времени возродились.
— Ты там не был, в последние дни войны. Ты никогда не виде, что появилось на свет. Если временная ловушка сломана, то всё выберется наружу. не только Далеки, но и деградация Скара, Адрат домести. Дитя кошмара. Король мог бы был со своей армией будок и никогда не будок. Война превратилась в Ад! И вот, что ты выпустил прямо над Землей – пришествие Ада.
— Мир мне по вкусу.
— Просто послушай – даже Повелители Времени не способны пережить это!
[Рассилон]— Мы инициируем крайнюю меру. Конец времени наступит, в моих руках. Разрыв будет распространяться, пока не разорвет на части Вортекс-воронку времени.
— Это самоубийство!
[Рассилон]— Мы вознесемся, чтобы стать существами только сознания. Без этих тел, свободными от времени. От причины и следствия, в то время как само мироздание прекратит существование.
— Теперь понимаешь? Вот что они готовили в последние дни войны. Мне пришлось остановить их.
В тот год осень затянулась, но к концу ноября солнце стало проглядывать всё реже, зарядили холодные проливные дожди — в один из таких дней смерть впервые прошла совсем рядом с нами.
Есть суровый закон у людей;
Сохранять чистоту несмотря
На войну и на нищету,
Несмотря на грозящую смерть.
Часто охватывает отчаяние. Отчаяние бессилия слова. Ты видишь, что миф для многих, для большинства по-прежнему правдивее и сильнее фактов и самого инстинкта жизни, самосохранения. Когда я сижу за письменным столом, я стремлюсь не только записать, восстановить, воссоздать действительность — хочу прорваться словом куда-то дальше. Чтобы это была и правда времени, и какая-то догадка о человеке вообще. Прорваться дальше. Дальше слов… Это редко удаётся. А вот миф туда прорывается. В подсознание…
И когда мать, у которой государство забрало сына и вернуло его в цинковом гробу, исступлённо, молитвенно кричит: «Я люблю ту Родину! За неё погиб мой сын! А вас и вашу правду ненавижу!» — снова понимаешь: мы были не просто рабы, а романтики рабства. Только одна мать из тех ста, с которыми я встречалась, написала мне: «Это я убила своего сына! Я — рабыня, воспитала раба…»
Открыла быстро конверт,
О, то не он писал, но подписано его имя!
Кто-то чужой писал за нашего сына... о несчастная мать!
В глазах у нее потемнело, прочла лишь отрывки фраз:
«Ранен пулей в грудь.., кавалерийская стычка... отправлен в госпиталь...
Сейчас ему плохо, но скоро будет лучше".
Ах, теперь я только и вижу
Во всем изобильном Огайо с его городами и фермами
Одну эту мать со смертельно бледным лицом,
Опершуюся о косяк двери.
«Не горюй, милая мама (взрослая дочь говорит, рыдая,
А сестры-подростки жмутся молча в испуге),
Ведь ты прочитала, что Питу скоро станет лучше".
Увы, бедный мальчик, ему не станет лучше (он уже не нуждается в этом, прямодушный и смелый),
Он умер в то время, как здесь стоят они перед домом, -
Единственный сын их умер.
Но матери нужно, чтоб стало лучше:
Она, исхудалая, в черном платье,
Днем не касаясь еды, а ночью в слезах просыпаясь,
Во мраке томится без сна с одним лишь страстным желаньем
Уйти незаметно и тихо из жизни, исчезнуть и скрыться,
Чтобы вместе быть с любимым убитым сыном.
— А это... очень страшно?
— Нет, я так не думаю. Ровно так, как и должно быть. Всё когда-то заканчивается. Капля падает вниз.
— До встречи на той стороне.
— Ох, БоДжек, нет. Нет никакой «той стороны». Это конец.
Война без правил, без границ,
В одном потоке жарком кровь и пот,
Хохочет Смерть, сыграв на бис
Каприз, где судьбы вместо нот.