— Эй, смотри, я Пикассо!
— Я не понял.
— Свинья ты безграмотная!
— Эй, смотри, я Пикассо!
— Я не понял.
— Свинья ты безграмотная!
— Любите себя в искусстве, а не искусство в себе!
— Боря, наоборот.
— Да какая разница!
— Потому что у меня правильнописание какое-то хромое. Вообще-то оно хорошее правильнописание, но только почему-то хромает и буквы опаздывают...
«В менестерство.
Учитильница мучеит меня
за каждую ашипку ставит пару
папрашу принятмеру и асвабадит миня по здаровюью атучёбы.
Спаасибо. Хачю палучать пеньсию.»
Иван Семёнов.
Интересно, как бы я смог понять, что это высокое искусство, если бы ты меня об этом не предупредил?
Искусство сумасшедших, пещерная живопись или рисунок, сделанный хвостом непокорного мула, по сравнению с транспарантом Остапа казались музейными ценностями.
— Ты Эпона — богиня изобилия и плодородия. Со спелыми и сочными плодами, — Дэниел недвусмысленно посмотрел на мою грудь, — я хотел сказать, на фотографиях тебе пойдут образы с фруктами и плодами.
Критиковали всех, даже Микеланджело и авторов наскальных рисунков: «Твоя пещера ничего, но то, что ты накалякал на стене — дрянь».
— Слышал? Весь кампус стоит на ушах.
— Это школа искусств. Они стоят на ушах, даже если в автомате закончились мармеладные червячки.
— Ты когда-нибудь видел детей Джотто? Они прекрасно воспитаны, умны, деликатны. Но до чего же уродливы! Что девочки, что мальчики. Страшны как смертный грех. Однажды мы у них ужинали, и отец спросил, как человека, создающего столь прекрасные фрески, угораздило наделать столь безобразных детей.
— Прямо так и спросил? И что же Джотто?
— А Джотто и говорит: «Друг мой, все дело в том, что фрески я пишу при дневном свете».