В состоянии счастья сложно писать стихи:
Не стыкуются рифмы, и строчки срастаются криво.
Но ещё сложней – в состоянии тихой тоски,
Когда всё так спокойно, так серо и… так справедливо.
В состоянии счастья сложно писать стихи:
Не стыкуются рифмы, и строчки срастаются криво.
Но ещё сложней – в состоянии тихой тоски,
Когда всё так спокойно, так серо и… так справедливо.
Под белым полотном бесплотного тумана,
Воскресная тоска справляет Рождество;
Но эта белизна осенняя обманна -
На ней ещё красней кровь сердца моего.
Ему куда больней от этого контраста -
Оно кровоточит наперекор бинтам.
Как сердце исцелить? Зачем оно так часто
Счастливым хочет быть — хоть по воскресным дням?
Каким его тоску развеять дуновеньем?
Как ниспослать ему всю эту благодать -
И оживить его биенье за биеньем
И нить за нитью бинт проклятый разорвать?
В строки засунуть счастье — привычно нам с тобой. Ты упрячешь своё, да и я со своим вожусь. Каждому чувству в душе поэта хватает слов, только вот никогда до конца не прольётся грусть. В строчках не выразишь тонкость пальцев, густую бровь, самых безумных снов не опишешь текстом, нет. Знаешь, стихи, как чай, можно пить одной, но на двоих-то он и приятнее, и вкусней.
Если людям, снедаемым глубокой тоской, улыбается счастье, они не умеют скрыть этого: они набрасываются на счастье, словно хотят сжать его в объятиях и задушить из ревности.
Я скучаю по музыке счастья, а не тоски.
По весне, по надежде, задором в душе звенящей.
По распахнутым душам, как будто огоньки
освещающим зрителям двери в настоящее.
Мне не нравится, солнце, видеть тебя таким:
угасающим, сдавленным, опустившим крылья.
Это выбор – твой. Но ведь жизнь-то, мой друг, пойми,
пока ты плутаешь, галопом несётся мимо.
Наглость — второе счастье, а впрочем,
Если другого не завезли,
Брови презрительно-резкий очерк —
Как золотой, что блеснёт в пыли.
Так — верю
в проветриваемость помещений,
потолки в украшениях,
солнцу в бассейнах
и в то,
что счастье -
простейше,
как пальмы и ветер,
желание
безвременное
мое
кричать морю -
о, море, сожри мое сердце,
мне не страшны ни люди,
ни время,
и даже, наверное,
я.
Мы счастливые люди. У нас есть крыша над головой, на кухне еда, уютный свет монитора и доступ к интернету. Да, у каждого своя собственная боль, которую мы любим возвеличивать, доводя до ранга трагедии, но мы — счастливые люди. И мы пишем стихи. Стишки-мотыльки, неуклюжие создания с толстым брюшком опостылевших идей и недоразвитыми крыльями нового вдохновения, огромным числом облепившие стены храма сытой лиры. Мы не сражаемся за каждый глоток воздуха, жизни, земли и неба, пересохшей от боли глоткой сглатывая ком крика, нет, мы пьем чай, курим возле окна и рассуждаем о смысле бытия, цинично взвешиваем природу любви, лениво ковыряем теряющими чуткость пальцами аспекты своих слабеньких эмоций-мух, по привычке считая их слонами. Потому что своя рубашка всегда ближе к телу.