Ревнивцы изменяют чаще.
Я-то ревнива. Когда дело касается измены, я становлюсь дотошнее испанской инквизиции. Никакой пощады.
Ревнивцы изменяют чаще.
Я-то ревнива. Когда дело касается измены, я становлюсь дотошнее испанской инквизиции. Никакой пощады.
А теперь... Он кивал Исидору, а сам ловил в себе странную новизну, поначалу приписывая её похмельной чудноватости бытия, но потом понял, в чём дело. Теперь, когда вышла наружу вся правда, его перестали терзать ревнивые фантазии. Обманутый муж больше не воображал, мучаясь, постельное сообщничество Ласской и шефа. Наоборот, он словно накрыл дорогие останки любви гробовой крышкой, оставив дотлевать в безвестной темноте.
Да... Какой смысл в убийстве человека для того, чтобы определить свое отношение к преступной жене?
— Я любовника хочу знать имя,
того, с которым обнималась ты,
подлая девка!
— Паяц! Паяц!
— Нет! Я не Паяц!
Взгляни, лицо моё бледнее смерти
от жажды жгучей мщенья!
Нет, я так опозорен,
что смыть позор я должен кровью,
одною кровью,
тебе клянусь я!..
Нет, я не Паяц!..
Я лишь безумец...
— Доложи-ка нам, Марк... А вот у твоей жены... у Натальи... У бывшей, у бывшей уже... Есть кто-нибудь уже?
— Похоже, нет никого... Я ведь и ушел-то от нее, потому что думал, что кто-то есть.
— Что, следишь?
— Да, когда время есть.
— Были причины?
— Были. Она же адвокат, она же постоянно работает! Ты знаешь, во сколько она возвращается? У нее постоянно ужин с партнерами! Я как-то сидел... ждал, ждал... ждал ее! Ну напился! Она приходит, сразу в душ, ну и телефон на тумбочку... А туда такая смсочка — бымс! Я читаю, а там черным по зеленому написано: «Наташенька! Как добралась? Перезвони, целую!»
— И что?
— Как что? Какая она ему Наташенька?!? Ты куда кого в рот «целую»?! А до этого телефон два часа недоступен был!!! У нее прекрасная отмазка — я ей каждые пять минут звоню и мешаю разговаривать! Да не разговаривать я ей мешаю! Короче, я беру телефон, выбиваю ногой дверь, если честно, не в первый раз. Срываю занавеску, телефон ей к лицу и говорю: «Ну что, Наташенька?! Как добралась? Целую!». Она спокойно мне говорит: «Марк, мне надоели твои пьяные истерики, выйди. Я хочу вымыться, я устала». Я вышел! Телефон об кафель — и вышел! Только совсем!
— Ты самка, Варвара, — тягуче заныл он. - Ты публичная девка!
— Васисуалий, ты дурак! — спокойно ответила жена.
— Волчица ты, — продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне. — Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом.
Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.
Надежду я питал,
ослеплённый безумец,
не на любовь -
на благодарность!
В твоей же душе
один порок я вижу,
и в сердце твоём -
нет места для любви!
Жена его была молода, ревнива и подозрительна, и потому телефонировала ему на службу по пять раз в день, справляясь о его верности.
— Если уличу, — грозила она, — повешусь и перееду к тетке в Устюжну!
Женщину всегда гложет тревога, когда она в тягости, а глаза ее мужа слишком часто ищут чужого взгляда.
От тебя воняет чужой любовью.