— Как бы я хотела поехать с тобой куда-нибудь вместе и не расставаться недели на две...
— Ну, зачем же так мрачно? Можно поехать на один день, куда-нибудь, — в Сестрорецк, что ли...
— Как бы я хотела поехать с тобой куда-нибудь вместе и не расставаться недели на две...
— Ну, зачем же так мрачно? Можно поехать на один день, куда-нибудь, — в Сестрорецк, что ли...
Вот ты улыбаешься, вот ты поправила ковер, вот ты спрятала яблоко в буфет на завтра. И ты ничего не знаешь. Ты не знаешь, что для тебя, в сущности, уже нет ни ковра, ни яблоков, ни «завтра», ни улыбок, да, никогда «никаких улыбок». Конечно. А я все это знаю. Я держу нож, которым убью тебя. Держу и плачу, а не убить уже не могу.
Вечером занёс в книжечку:
«У меня мало общего с женой. Из хрупкого существа, полного интеллегентных порывов, она обратилась в жвачное животное. Я чувствую себя, как связанный орел, у которого висят на крыльях жена, дети и своячени...»
Он заснул.
Вечером Иван Петрович заносил в книжку: «... буквально ничего общего. Где её любовь? Куда девалась её страсть? Третий день сижу без простокваши! Не может понять, что я труженик и должен, как Антей, коснувшись земли, набраться новых сил».
Большинство дураков читает мало. Но есть особая разновидность, которая всю жизнь учится. Это — дураки набитые. Название это, впрочем, очень неправильное, потому что в дураке, сколько он себя ни набивает, мало что удерживается. Всё, что он всасывает глазами, вываливается у него из затылка.
... помните, что провожающим отпущено от Господа Бога всего три фразы:
1) Напишите, хорошо ли доехали.
2) Просто «пишите».
3) Кланяйтесь вашим (или нашим, в зависимости от того, куда провожаемый едет).
Многие неосмотрительные люди выпаливают все три фразы зараз, и потом им уже совершенно ничего не остается делать. Они томятся, смотрят на часы, что в высшей степени невежливо, шлепают ладонью по вагону, что довольно глупо, и оживляются при третьем звонке до неприличия.
... помните, что провожающим отпущено от Господа Бога всего три фразы:
1) Напишите, хорошо ли доехали.
2) Просто «пишите».
3) Кланяйтесь вашим (или нашим, в зависимости от того, куда провожаемый едет).
Многие неосмотрительные люди выпаливают все три фразы зараз, и потом им уже совершенно ничего не остается делать. Они томятся, смотрят на часы, что в высшей степени невежливо, шлепают ладонью по вагону, что довольно глупо, и оживляются при третьем звонке до неприличия.
Вы думаете, почему люди ходят друг к другу в гости? Чтобы сразиться с хозяевами на их же территории, ловко выведать все их слабые и больные места, да еще пустить пыль в глаза.
Но именно это-то обстоятельство и смущало его больше всего: он должен был, поступая на службу, выдать себя за холостого, потому что женатых Рыликов к себе не брал.
— Женатый норовит, как бы раньше срока домой подрать, с женой апельсинничать, — пояснял он. — Сверх срока он тебе и пером не скребнёт. И чего толку жениться-то? Женятся, а через месяц полихамию разведут либо к бракоразводному адвокату побегут. Нет! Женатых я не беру.
Началось дело не с луны, и не с цветов, и вообще не с пустяков. Началось дело с оборванной пуговицы на жилетке... И кончилось дело решением. Решением — вы думаете пришить да заштопать? Вот, подумаешь, было бы тогда о чем расписывать. Жениться задумал Бульбезов. Вот что. И как только задумал, сразу же по прямой нити от пуговицы дотянулась мысль его до иголки, зацепила мысль руку, держащую эту иголку, и уперлась в шею, в Марью Сергеевну Утину.
«Жениться на Утиной».
Молода, мила, приятна, работает, шьёт, всё пришьёт, всё зашьёт. И тут Бульбезов даже удивился — как это ему раньше не пришла в голову такая мысль? Ведь если бы он раньше додумался, теперь бы пуговица сидела на месте, и сам бы он сидел на месте, и не надо было бы тащиться к этой самой Утиной, объясняться в чувствах, а сидела бы эта самая Утина тоже здесь и следила бы любящими глазами, как он работает.