— ... А почему мама поставила чужие тарелки?
— Наконец-то, вы начинаете прозревать.
— А чего тут прозревать-то? Значит, вы вошли, переставили мебель, поменяли тарелки... А куда вы дели мою люстру?!
— Отвезла в комиссионку!
— Зачем?...
— ... А почему мама поставила чужие тарелки?
— Наконец-то, вы начинаете прозревать.
— А чего тут прозревать-то? Значит, вы вошли, переставили мебель, поменяли тарелки... А куда вы дели мою люстру?!
— Отвезла в комиссионку!
— Зачем?...
— Ну хорошо, предположим, он случайно оказался в Ленинграде. Предположим, у него тот же адрес. Но зачем ты его впустила!?
— Я его не впускала!
— Поймите вы, наконец, я сам вошёл! У меня ключ подошёл.
— Ааа... Значит, ты дала ему ключ?
— Да не давала! Ну, какой вы тупой!
— Когда люди поют?
— Поют? Когда-когда… на демонстрациях.
— Так, ещё.
— Ну, я не знаю… в опере поют. Когда выпьют — поют.
— ... Вы не слишком-то вежливы.
— Это правда. Я сам себя не узнаю, что-то наглею на глазах... Вообще, меня всю жизнь все считали стеснительным. Мама говорит, что на мне ездят все кому не лень, а друзья тюфяком прозвали.
— По-моему, они вам льстили.
— Нет. Я сам о себе был такого же мнения.
— Вы явно скромничали...
— А теперь я чувствую... что я становлюсь каким-то другим человеком.
— Более наглым?
— Нет, смелым.
— Более бесцеремонным?
— Решительным.
— Более развязным?
— Не угадываете. Я чувствую, что... на все способен. Просто какая-то сила, может быть, дремала, а теперь пробуждается? Может, это от того, что мы с вами встретились? Благодаря вам.
— Вы соображаете, что говорите? Что я из вас сделала хама.
— Надо уметь сдерживать свои чувства..
— Зачем? Не слишком ли часто мы в жизни сдерживаемся?