Да, сегодня есть свобода передвижения. Я могу поехать куда угодно, и не надо никакого парткома. Но другой не может. Поэтому вся эта свобода — филькина грамота...
There'll be no strings to bind your hands,
Not if my love can't bind your heart.
Да, сегодня есть свобода передвижения. Я могу поехать куда угодно, и не надо никакого парткома. Но другой не может. Поэтому вся эта свобода — филькина грамота...
В действительности, монархия и республика суть только формы одной и той же сущности — государства, и цели последнего одинаково общи для той и другой из них (в области охранения, упорядочения и поддержания народных интересов). Почему же стремление к свободе и равенству должно быть принципиально чуждым одной из этих форм?
Но беспредельная тирания мужчин, отринув божественное право и законы природы, отняла несправедливыми установлениями у женщин прежнюю свободу, ныне вовсе забытую — женщин с детства приучают не думать о свободе. Униженные нынешними законами, женщины потерпели поражение в войне с мужчинами и вынуждены уступить победителю; а причина тому — не естественная или божественная необходимость, а привычка, воспитание, судьба и некое тираническое стечение обстоятельств.
... Не знаю, почему вы думаете, что деньги могут заменить жизнь. Невозможно описать, каково это, когда невиновный человек сидит в тюрьме и молится, что придет день свободы.
Не думаю, что деньги вернут мне имя, репутацию, жену, семью и все, что я потерял.
Свобода — это сокровище, жгущее нам руки, как деньги заядлым игрокам казино. Мы чувствуем необходимость вручить её кому-нибудь.
Вы никогда не улыбаетесь? Весьма редко, возможно. Но от природы вы не суровы, не более, чем я порочен. Ваш взгляд напоминает мне любопытную птицу за частой решеткой клетки, бойкую, неугомонную пленницу. Вырвись она из клетки — она бы воспарила...
Мне кажется, что я птица, у которой вырвали крылья, и которая в темноте бьется о прутья своей решетки. Все кричит во мне: я хочу воздуха, света и смеха! Но я не отвечаю этому голосу и ложусь на диван, чтобы немного поспать, уйти от тишины и постоянного страха — ах, ведь мы живые люди.
— Все угнетённые стремятся к свободе и справедливости.
— Вот право слово, вы евреи и революционеры не знаете русского народа, но притом всё время пытаетесь его от кого-то спасать и освобождать. Русский народ освобождать нельзя, иначе внутри души его поднимется такой мрак, который поглотит весь мир и первыми — освободителей. Русским народом можно только управлять, для его же собственного блага.
— Даже если это так, зачем избивать? Избивать человека, который итак пойман, ожидает суда с законным наказанием?
— Ну а как же иначе управлять людьми?
— Личным примером, ведя к идеалам справедливости.
— Вы блаженный? Да коли пристанет вам с вашей-то натурой прожить ещё хотя бы пять лет, вы уж точно поймёте, что управлять людьми можно единственно — страхом. Страх лежит в основе любого порядка. Лучше избить одного незаслуженно на глазах у всех, нежели потом избивать каждого, кто потеряет страх и устроит хаос.
— А вам не кажется это бесчеловечным?
— Конечно... Я ведь облечён властью. Невозможно вершить судьбы людей, оставаясь для них человеком.