Тот, кому нечего терять, может всего добиться, того, кто не чувствителен к боли, ничто не ранит.
Когда боль немножко притупится, и воспоминания утешают.
Тот, кому нечего терять, может всего добиться, того, кто не чувствителен к боли, ничто не ранит.
Когда боль немножко притупится, и воспоминания утешают.
Горько и страшно это, когда видишь — загублена жизнь, загублен человек.
Ты представляешь, Марина, и у мужиков иногда бывают чувства. Да, представляешь, им иногда больно, и не только на операционном столе.
В каждом из нас есть что-то такое — хоть кричи, хоть плачь, а с этим не совладать. Мы такие как есть и ничего тут не поделаешь. Как птица в старой кельтской легенде: бросается грудью на терновый шип, и с пронзенным сердцем исходит песней и умирает. Она не может иначе, такая её судьба. Пусть мы и сами знаем, что оступаемся, знаем даже раньше, чем сделали первый шаг, но ведь это сознание все равно ничему не может помешать, ничего не может изменить. Каждый поет свою песенку и уверен, что никогда мир не слышал ничего прекраснее. Мы сами создаем для себя тернии и даже не задумываемся, чего это нам будет стоить. А потом только и остается терпеть и уверять себя, что мучаемся не напрасно.
Вот почему плохо, когда ты остров; забываешь, что и за пределами твоих берегов что-то происходит.
Забота, жертвенность в своем роде куда более веское доказательство любви, чем миллион поцелуев, они-то даются легко.
И она всё твердила себе: всё пройдёт, время исцеляет раны, — но не верила в это.
Случайности, которые сводят нас с людьми, не совпадают со временем, когда мы их полюбим: мы можем столкнуться с этими людьми до того, как все началось, и потом, когда все уже кончено, но первое появление в нашей жизни человека, которого нам позже суждено полюбить, задним числом обретает для нас силу предсказания, предзнаменования.
Задавлены все чувства — лишь для боли нет преград.
Передающаяся по наследству воля, судьба, эпохи, людские мечты. До тех пор, пока люди будут продолжать добиваться свободы, эти вещи не остановить.