Именно потому, что смерть так неумолима и непреклонна... она прекрасна.
Госпожа Элизабет. Готов поклясться, ваша сила достойна восхищения. Для человека... я хочу сказать.
Именно потому, что смерть так неумолима и непреклонна... она прекрасна.
Госпожа Элизабет. Готов поклясться, ваша сила достойна восхищения. Для человека... я хочу сказать.
Профессор прослушал её, затем выпрямился и сказал:
— Всё в порядке. Конечно, следы остались…
— Да? — переспросила Хлоя.
— Да, — подтвердил профессор. – Одно лёгкое у вас теперь полностью выключено, или почти полностью.
— Это меня не беспокоит, раз другое работает!
— Если что-нибудь случится с другим лёгким, то это будет весьма неприятно для вашего мужа.
— А для меня?
— Для вас уже нет, — ответил профессор и встал.
Когда он добавил к смеси жидкость, комнату затопил резкий запах формалина. Поначалу он ненавидел этот запах. Но потом научился ценить его, зная, что тот символизирует, – вечность. Бальзамирующая жидкость препятствовала разложению. «Пока смерть не разлучит нас» – концепция, мягко говоря, непритязательная. Истинная любовь должна преодолеть эту вершину.
Антонио:
Он своей болтовней способен творить чудеса.
Себастьян:
Поднимать из праха дома и крепостные стены.
Антонио:
Какое еще несбыточное дело окажется для него легче легкого?
Себастьян:
Наверно, он положит этот остров себе в карман и отвезет сыну в подарок вместо яблока.
Антонио:
А зернышки посеет в море, и из них вырастет целая куча островов.
Для смерти есть время и место, но оно не здесь. Нет. Это самое ужасное место из всех.
Мертвая, я избегну гнусности Запретного дворца. Живая — восстану сильнее, чем когда-либо еще!
Я хотел жить и хотел умереть, но не могу ни умереть, ни жить. Это ли не Гефсиманский сад?
Дуизм утверждает, что у каждой жизни есть две смерти, задняя и передняя, то есть до рождения и после агонии. Дихтонские богословы хватались за головокрышки от удивления, услыхав от меня, что мы на Земле так не думаем и что у нас имеются церкви, озабоченные только одним, а именно: передним загробным существованием. Они не могли взять в толк, почему это людям огорчительно думать, что когда-нибудь их не будет, однако их вовсе не огорчает, что прежде их никогда не было.