— Вы когда-нибудь обнимали больного чумой, повелитель?
— Нет. Но если еще раз меня прервешь, больного чумой обнимешь ты.
— Вы когда-нибудь обнимали больного чумой, повелитель?
— Нет. Но если еще раз меня прервешь, больного чумой обнимешь ты.
— Война отца против варваров, как он признал, ни к чему не привела. Но люди его любили.
— Люди любят победы.
— Почему? Они не видят сражений. И что им Германия?
— Им важно величие Рима.
— Однажды один мудрый человек сказал мне, что смерть улыбается всем нам и нужно лишь улыбнуться ей в ответ.
— И что? Он улыбнулся своей смерти в лицо?
— Тебе видней, это сказал твой отец...
— Ещё отец говорил, что жизнь — это страшный сон... как думаешь?
— Я не знаю...
— А я так думаю.
Максимус, Максимус, Максимус... Они зовут тебя — генерала, ставшего рабом, раба, ставшего гладиатором, гладиатора, который ослушался императора. Удивительная история. Увенчать её может только смерть.
Он сказал: ноги мне переломает. И не говорите, что он пошутил. С таким взглядом дохлой макрели не шутят!
— Ты можешь развлекаться с любой женщиной, если хочешь. Но всегда помни: твоё сердце принадлежит мне.
— Да, конечно.
— И, если будет нужно, я всегда могу вырвать его из твоей груди.
Я не посмотрю, что ты пенсионер, так в морду съезжу, что сам себя с Алексеем путать будешь, понял?
– Ах ты, сучий хвост! Да я тебе самолично уши пооткусываю, собака страшная! Ты с кем так разговариваешь? Ты на кого голос повышаешь? Да я ж тебе, грамотею, сейчас все корни повыдергиваю, на их место суффиксы вставлю, все приставки пообрываю, а в задницу такое окончание засуну… Сядь на пол, козел безрогий, и жди нас с Серегой, мы скоро будем. А если в твою похотливую головенку только взбредет мысль хоть что-нибудь вякнуть Наталье Владимировне, то я из тебя… Трубку бросил, гад. Испугался, наверное… Ну че, пошли?
– Куда?
– Куда, куда… вы, братва, совсем мышей не ловите. Морду чистить конкуренту.