Всем мерам и страстям,
Всем почестям,
Всем бедам
И шалостям детей
Есть в городе приют...
Всем мерам и страстям,
Всем почестям,
Всем бедам
И шалостям детей
Есть в городе приют...
Мне нравятся древние камни. Улицы, прочерченные шпагами конкистадоров; церкви, вросшие в землю, просевшие крыши — всё это напоминает мне, что я молод.
Человек исчез,
ничтожный, как муха,
он еле шевелится в строчках книг.
Выйду на площадь
и городу в ухо
втисну отчаянья крик!
А потом, пистолет достав,
прижму его крепко к виску...
Не дам никому растоптать
души белоснежный лоскут.
Люди,
уйдите, не надо...
Бросьте меня утешать.
Всё равно среди вашего ада
мне уже нечем дышать!
Приветствуйте Подлость и Голод!
А я, поваленный наземь,
плюю в ваш железный город,
набитый деньгами и грязью.
Город. Людные улицы. Немного потрескавшийся асфальт дороги. Большие, габаритные здания, непонятно зачем сорганизованные здесь, нагруженные и наталкивающиеся друг на друга. Серая толпа, цветом своим походившая на пепел или грязноватый дым, который обычно выпускают трубы завода, и превратившаяся в единую массу, месиво. Обжигающий легкие ветер, с шумом проносящийся мимо идущих в неизвестность людей и мимо меня. Мимо меня.
А вы знаете, кто хоть раз в жизни поймал ерша, или видел осенью перелётных дроздов, как они в ясные, прохладные дни носятся стаями над деревней, тот уже не городской житель, и его до самой смерти будет потягивать на волю.
Открой глаза и уши, включи голову — и ты увидишь все, что Город может тебе передать.
Сердце сдаётся, захвачен дух,
а в душе́ рассадили дыр.
Я вышагивал раньше, теперь крадусь
под прикрытием белиберды.
Разбухает город, он полон идей,
словно сказочный полигон,
где разводят соседей, разводят детей
и выращивают дикий гон.