Юрий Тимофеевич Галансков

С последней трибуны

торжествующему палачу,

отделившему туловище от меня,

я,

разрубленный,

прокричу:

«Пролетарии всех стран, соединя...»

Но ваше фальшивое счастье,

ваши лозунги,

ваши плакаты -

я разрываю на части

и бросаю в камин заката.

День утомленный лег и размяк

в душных кирпичных гнездах.

А вечер поспешно напяливал фрак,

черный,

в серебряных звездах.

Ишь, разошелся,

темнеет

и ну...

зовет черноокую ночку.

Тоже пижон,

а такую луну

забыл разорвать на сорочку...

А ночь отдавалась...

расстегивал медленно

бледный рассвет.

Когда же, нежно обласкав,

он обнажил ее жестоко,

она лежала в облаках

губами алыми к востоку.

Я белкой резвился на ёлке по иглам,

я цвёл на вишнёвой ветке.

И вдруг, неожиданно, сделался тигром

у жизни в железной клетке.

Человек исчез,

ничтожный, как муха,

он еле шевелится в строчках книг.

Выйду на площадь

и городу в ухо

втисну отчаянья крик!

А потом, пистолет достав,

прижму его крепко к виску...

Не дам никому растоптать

души белоснежный лоскут.

Люди,

уйдите, не надо...

Бросьте меня утешать.

Всё равно среди вашего ада

мне уже нечем дышать!

Приветствуйте Подлость и Голод!

А я, поваленный наземь,

плюю в ваш железный город,

набитый деньгами и грязью.

Я, прошедший сквозь все века,

предвидя итог лет,

ночью

из тайника

вытаскиваю пистолет.

Я, пацифист-мятежник,

который,

мудр и красив, как Пророк,

вдруг опускаю штору

и палец кладу на курок.

Все равно в порнографии душ

истлела надежды звезда.

И пути все равно не ведут

туда...

Но хватит играть в слова,

в висок упирается ствол...

И рухнула голова

на зеленый стол.

Я поднимаюсь,

меня не убить

ни подлостью, ни свинцом.

Зло в этом мире давно зачем-то,

но слушайте совесть и верьте ей -

законами духа и тела начертано

мне в этой жизни бессмертие.

Просто я вас забавляю словами.

Измученный насмерть, я просто устал

нести в себе

разбитые вами

справедливости окровавленные уста.

Ночь темна.

Луна.

Она, конечно, не одна.

И я совсем не одинок,

вот-вот — и прозвенит звонок.

Услышу в дверь условный стук,

вскочу, схвачу пожатье рук,

надену плащ,

и мы уйдем

почти

под проливным дождем.

Уйдем,

и, надо полагать,

идем кого-то низвергать.