— Как поживает ваша возлюбленная, Роберт?
— Не знаю. Последнее время я ничего о ней не слышал.
— Вы хоть изредка переписываетесь?
— У нас обоих трясется правая рука, а печатать на машинке ни она, ни я не умеем.
— Собственно, я вообще ничего толком о тебе не знаю.
— Знаешь слишком много. И это мешает любви.
Часто я взирал на собственные чувства немного со стороны. Я воспринимал их, так сказать, не анфас, а в профиль. Они не заполняли меня целиком, а скользили мимо. Сам не знаю почему. Может, это был страх, а может комплексы. С тобой все по-иному. С тобой я ни о чем не размышляю. Все мои чувства нараспашку. Тебя хорошо любить и так же хорошо быть с тобой потом. Вот как сейчас. Со многими женщинами это невозможно, да и не хочется. А с тобой не известно, что лучше: когда тебя любишь, кажется, что это вершина всего, а потом, когда лежишь с тобой в постели в полном покое, кажется, что полюбил тебя больше.
— Ты будешь мне изменять?
— Естественно, — сказала она.
— По-твоему, это естественно?
— Я не изменяю тебе, когда ты здесь. Когда человека нет, у тебя появляется чувство, будто он уже никогда не вернётся. Не сразу появляется, но очень скоро.
— Как скоро?
— Разве это можно сказать заранее? Не оставляй меня одну, и тебе не придётся задавать таких вопросов.
— Да, это удобнее всего.
— Проще всего, — поправила она. — Когда рядом кто-то есть, тебе ничего больше не нужно. А когда нет, наступает одиночество. Кто же в силах вынести одиночество? Я не в силах.
— И это происходит мгновенно? Просто меняют одного на другого?
— Нет, конечно. Совсем не так. Меняют не одного на другого, а одиночество на неодиночество.
Просто мы чужие люди, которые случайно прошли вместе какой-то отрезок пути, так и не поняв друг друга.
(Просто мы расходимся как равнодушные люди, которые случайно прошли вместе отрезок пути, никогда не понимая друг друга.)
В молодости я любил одиночество. Но годы преследований и скитаний приучили меня бояться его. И не только потому, что оно ведет к размышлениям или нагоняет тоску. Одиночество опасно! Человек, который постоянно скрывается, предпочитает быть на людях. Толпа делает его безымянным.
Трусость в соединении с жесткостью как раз и являются логическим следствием любой тирании.
Мне стало вдруг ясно, что так прельщало Кана в этой женщине. Его, человека утончённого интеллекта и огромной энергии — редчайшее сочетание! — покоряла в Кармен не только наивность и не только первозданная глупость.
Его влекла себе — хотя он сам, возможно, и не сознавал этого — чистого и бездумность, в какой пребывала её невинная душа, впрочем, еда ли такая уж невинная, поскольку трудно было предположить невинную душу в столь обольстительном теле. Конечно, можно представить себе идиллическую лужайку у подножия потухшего вулкана, поросшую примулами и маргаритками, зато навряд ли встретишь саксонца с чистыми помыслами, распевающего патриархальные песни с деревне близ Рюгенвальда.
Я очень любил ее. Любил за то, что она не знала сомнений. И еще она умела стать тебе необходимой и в то же время никогда не быть в тягость; ты не успевал оглянуться, а ее уже и след простыл.
Cлайд с цитатой