Дарья Романович. Внушение

Мы смеялись. Бесшабашно и зло. Я – потому что недавно поняла: смех – единственное, что остаётся тебе, чтобы оплакать руины, в которые раскрошилась реальность. А Ян – потому что понял это уже давно.

7.00

Другие цитаты по теме

— Я ненавижу тебя.

— Да? Как мило. Сам я себя ненавижу постоянно.

Зимой грань между ночью и днем размыта. Это летнее утро заявляет о себе во всеуслышание, опрокидывая на землю ковш нежно-розовых сполохов. Зимой грязный рассвет подкрадывается незаметно, исподтишка. Как профессиональный убийца.

Я спустилась на самое дно. Часами я бродила из угла в угол в тумане бессонниц и оживших ночных кошмаров, молилась и торговалась с Господом, хотя и на сотую долю процента не была уверена, что верю в него. Обещала, что если он вернет мне Яна, то я весь остаток жизни буду совершать добрые дела, помогать бедным и каждое утро ходить в церковь. В следующую минуту я скатывалась в самые грязные богохульства и, брызгая слюной, грозилась стереть с лица земли все церкви, мечети, синагоги и пагоды до последней, если он только посмеет мне не помочь. Я начинала предложение, подмазываясь к богу с посулом навсегда уйти в монастырь, а заканчивала – выставляя свою душу на продажу дьяволу.

Но и тот и другой, очевидно, плевать хотели на мои мольбы и угрозы, равно, как и на меня саму.

Ян уставился на меня в ответ. Его отрывистый смешок едва не содрал с меня кожу – затаенное горе звучало в этом смехе, такое старое и страшное, что меня замутило. Давняя боль, избавиться от которой мучительнее, чем терпеть. Которую носишь с собой, как реликвию, как нашейный крестик. Память, что впиталась в плоть и кость, проела насквозь – убить ее невозможно, не умерев самому.

Это было, словно стоять на пути торнадо, каждой клеткой своего тела впитывая смертоносность момента, ощущая собственную ничтожность перед ликом разрушительной мощи первобытной стихии. Ты понимаешь, что в следующую секунду умрешь – и не можешь пошевелиться, не можешь отвести взгляд, загипнотизированный оком урагана, парализованный ласковым дуновением смерти.

Сказать, что мои отношения с противоположным полом не складывались, значит не сказать ничего. Если на то пошло, мои отношения не складывались ни с каким полом. Я была уверена, что большая светлая любовь мне не грозит. Вряд ли кто-то настолько воспылает страстью к моей скромной персоне, что сможет перебороть заложенный на генетическом уровне страх слабого перед сильным, жертвы перед хищником. А потому витавшие в весеннем воздухе флюиды благополучно облетали меня стороной.

Это было непередаваемое ощущение. Мой мозг бился в перманентном, непрекращающемся, все нарастающем оргазме, а сердце долбилось о ребра так, будто кто сваи вколачивает. Мышцы горели, словно вдоль костей проложили раскаленные провода. Я смотрела в бархатное ночное небо, нависавшее надо мной балдахином, и знала, что могу поднять руку и намотать его на кулак.

Не люблю осень. Впрочем, так же, как и зиму, весну и лето.

Я не верила в существование особого божьего промысла на свой счет. Не верила в то, что мои способности служат какой-то неведомой цели. Я просто считала, что в жизни мне крупно не повезло. И в меру сил пыталась более-менее сносно существовать с этим камнем на шее. Как вдруг камень увеличился до размеров надгробной плиты.

Я знала о боли всё. О боли, которая гнет в бараний рог душу, заставляя ее завязываться в узел, я не знала ничего.