Ян уставился на меня в ответ. Его отрывистый смешок едва не содрал с меня кожу – затаенное горе звучало в этом смехе, такое старое и страшное, что меня замутило. Давняя боль, избавиться от которой мучительнее, чем терпеть. Которую носишь с собой, как реликвию, как нашейный крестик. Память, что впиталась в плоть и кость, проела насквозь – убить ее невозможно, не умерев самому.
Я спустилась на самое дно. Часами я бродила из угла в угол в тумане бессонниц и оживших ночных кошмаров, молилась и торговалась с Господом, хотя и на сотую долю процента не была уверена, что верю в него. Обещала, что если он вернет мне Яна, то я весь остаток жизни буду совершать добрые дела, помогать бедным и каждое утро ходить в церковь. В следующую минуту я скатывалась в самые грязные богохульства и, брызгая слюной, грозилась стереть с лица земли все церкви, мечети, синагоги и пагоды до последней, если он только посмеет мне не помочь. Я начинала предложение, подмазываясь к богу с посулом навсегда уйти в монастырь, а заканчивала – выставляя свою душу на продажу дьяволу.
Но и тот и другой, очевидно, плевать хотели на мои мольбы и угрозы, равно, как и на меня саму.