— Всегда хотел дорнийского жеребца. Эти твари могут скакать день и ночь без устали. Поскачем в Водные Сады с приятным ветерком.
— Сначала нужно закопать тела...
— Птицам тоже нужно есть...
— Трупы вызывают вопросы, а вопросы — войска. А война нам ни к чему!
— Если бы я приказал тебе убить кого-то... скажем, маленькую девочку — ты бы сделал это? Без вопросов?
— Без вопросов? Нет. Я бы спросил: «За сколько?»
— Дядя Игорь, а когда война закончится?
— Когда всех немцев перебьем, Вань.
— Но ведь война никак не связана с количеством живых и мертвых немцев.
— Да? А с чем же тогда связана?
— Со злобой и ненавистью. С враньем и пропагандой. С обидой и местью. С чем угодно, только не с национальностью.
Будете тратить время на поиски народной любви, окажетесь самым популярным покойником в городе.
Меня часто утешает мысль о том, что даже в самые тяжкие дни войны в большей части мира абсолютно ничего не происходит.
Когда встречаются два инженера, один говорит другому: «Я могу осветить площадь 50 квадратных футов с помощью этой крошечной светящейся точки». Другой не воскликнет: «Это невозможно!». Так они не разговаривают. Он спросит: «Какой тут источник энергии? Какое потребуется напряжение? За счёт чего точка светится?». Они задают вопросы. Обычный человек скажет «Чего!? В жизни такому не бывать!». Такой подход бытует ещё с давних пор. Это язык войн, ненависти, слепой веры, предрассудков – неспособность задавать вопросы.
— У тебя больше чутья, чем у любого в войске Ланнистеров.
— Да уж. А член длиннее, чем у любого в войске Безупречных.
— Тебе хотелось другой жизни. Ты родилась в одном месте и хотела быть в другом.
— Весь этот дерьмовый мир за такое выпьет.
— На настоящей войне в девяти случаях из десяти побеждает тот, чьи силы больше.
— Значит, мы — десятый случай.
Мерещатся до сих пор на теле жены трупные пятна,
После войны я лишь мечтаю попасть обратно...
Cлайд с цитатой