Снег мерцал. Фонари светились
В паутине ветвей кругом:
Юность милая, ты ли, ты ли
Заглянула сейчас в мой дом?
Тихим эхом былого смеха,
Хмелем заворожённых встреч?
Сквозь морозную темень ехать,
Как мосты сигареты жечь...
Снег мерцал. Фонари светились
В паутине ветвей кругом:
Юность милая, ты ли, ты ли
Заглянула сейчас в мой дом?
Тихим эхом былого смеха,
Хмелем заворожённых встреч?
Сквозь морозную темень ехать,
Как мосты сигареты жечь...
В родной город в одиночку не возвращаются. Тебя всегда сопровождает твой же призрак времен былой юности. Он подсказывает, что ты видишь, он делает из города зеркало. Вы обнажаете и прячете элементы друг друга: ты, может быть, улавливаешь лёгкую дрожь разочарования, таящуюся в уголках твоих же юных глаз. Разочарования из-за того, что не ворвался в родной город на золотой колеснице «мерседес», что не прогуливаешься летним вечером, раздавая банкноты бездомным, которые обитают под балками пирса, густо обсиженными рачками. И ты оглядываешься, чуть виновато, на того голодного до жизни юнца со страстью к большому городу, с непомерными амбициями, провинциального во всём, от стрижки до одежды, привязывающими его к тому времени и месту, откуда он давно вырвался.
Мы не знали, что за порогом нашего класса дежурила смерть. Мы были молоды, а незнания молодости восполняются верой в собственное бессмертие.
Нет такой вещи в мире, за которую я согласился бы заново прожить некоторые годы своей молодости.