Михаил Рысенков

Плоский высохший ландыш из книги упал

На обшарпанный пол в коммунальной квартире.

Ты мне скажешь, чтоб нервы себе не трепал,

Но весеннего ветра стремительный шквал

В пыльный маленький мир

Наши окна впустили.

Он придёт, магический рассвет,

С чертовщиной, радостью, томленьем,

За мелканьем месяцев и лет,

За болезнью, занятостью, ленью.

Эта слабая, тёмная, липкая власть.

Эта жизнь за гроши, что горбом заработаны.

И душа, как болезнь,

И стихи как напасть.

Едкой злобой приправлена круто жизнь,

Разобщенностью и тюрьмой.

Крепче зубы сжать, прохрипеть: держись,

Этот ветер пока ещё мой.

И реальность чудовищней снов бомжей,

И жирует во всю жлобьё.

Только этих звёзд не отнять уже,

Только небо — до смерти моё.

До тепла дожили,

На год постарели.

Пыль автомобили

Гонят по апрелю.

Беды нас трепали,

Чувства жгли.

Воробьи купались в пыли.

И опять — поезда, и опять не успею

Долюбить и домыслить,

Шёпот ветра дослушать.

Лишь промозглая тьма частым дождиком сеет

Средь пугливых груздей и притихших волнушек.

Эта жизнь не по зубам

Ни тебе, ни мне.

Не гаси, моя судьба,

Тёплый свет в окне:

Пусть последним мотыльком

Прямо на кровать

Залетит удача в дом,

Чтоб зазимовать!

Броши звёзд над брошенной избой.

Талая усталость от работы.

Ты со мной, а может, я с тобой

С пятницы дожили до субботы.

Суетны дни, бесконечны мельканья лиц.

Книги, стихи — лишь для бедной души обновки.

Мне ведь давно понятнее писк синиц,

Чем разговор подростков на остановке.

Полем метельным по вешкам, тропками,

В предновогоднюю глушь дремучую

Из коммунальной сбежал коробки,

Осенью долгой вконец измученный.

В сонной деревне, лесной, завьюженной,

Где куропатки в сараях прячутся.

От одолевшей вселенской стужи

Молча забился на печь горячую.