Его не ненавидели бы так истово, если бы до этого с той же истовостью не боготворили.
Жизнь была крошечным полым пространством, вырезанным из тверди вечности, и впервые стала бесценной — не как все другие слова, давно утратившие смысл, а как последний вдох утопающего.