— Когда?
— В девять.
— Это слишком рано.
— Для друзей это безразлично, если враги обидятся, тем лучше.
— Когда?
— В девять.
— Это слишком рано.
— Для друзей это безразлично, если враги обидятся, тем лучше.
— Хочешь, я скажу тебе то, что кажется мне самым грустным во всех революциях?
— Да!
— То, что врагами становиться те, кого хотелось бы иметь друзьями и друзьями людей...
Поддерживаемый руками, со всех сторон тянувшимся к нему, он мог обратить свой взгляд в сторону крепости и разлечить на главном ее бастионе белое королевское знамя; его слух, уже не способный воспринимать шумы жизни, уловил тем не менее едва слушную барабанную дробь, возвещавшую о победе.
Тогда, сжимая в холодеющей руке маршальский жезл с вышитыми на нем золотыми лилиями, он опустил глаза, ибо у него не было больше сил смотреть в небо, и упал, бормоча странные, неведомые слова, показавшиеся удивленным солдатам какой-то кабалистикой, слова, которые когда-то обозначали столь многое и которых теперь, кроме этого умирающего, никто больше не понимал:
— Атос, Портос, до скорой встречи. Арамис, прощай навсегда!
От четверых отважных людей, историю которых мы рассказали, остался лишь прах; души их призвал к себе Бог.
Мы не хотим противостояния, оно нам не нужно. В отличие от ряда зарубежных коллег, которые видят в России противника, мы не ищем врагов, нам нужны друзья. Но мы не допустим пренебрежения нашими интересами. Мы будем строить будущее без чужих подсказок.
Видеть, как подыхает враг, гораздо приятней, чем завести нового друга; кому нужны новые друзья?
Прикрой своею спиной того, кто за тобой,
Идёт, как родной, под звук твоих шагов.
И не прощай врагов, они того не стоят!
— Макаров, ты слыхал такую пословицу: Враг моего врага — мой друг.
— Прайс, однажды ты узнаешь, что этот принцип работает в обе стороны.