Виктор Соснора

Над Ладогой вечерний звон,

перемещенье водных глыб,

бездонное свеченье волн,

космические блики рыб.

Не нужен юг чужих держав,

когда на ветках в форме цифр,

как слезы светлые дрожат

слегка пернатые птенцы,

Когда над Ладогой лучи

многообразны, как Сибирь,

когда над Родиной звучит

вечерний звон моей судьбы.

0.00

Другие цитаты по теме

Никакой пророк не принимается в своем отечестве.

Каркнул ворон на березе...

Свистнул воин на коне...

Погибать тебе, красотка,

В чужедальней стороне!..

— Ах, зачем, за кем бежала

Ты за тридевять полей,

Для чего не размышляла

Ты об участи своей?

Все покинула, забыла,

Прах отца, старушку-мать -

И решилася отчизну

На чужбину променять!

Родину забыть нельзя. Нет более благородной болезни, чем тоска по Родине.

Подсознательно чувствуешь, что Родина — это что-то важное, но что именно — объяснить не можешь. Не земля, не государство, не граждане, не культура...

Папа первый не выдерживает и перезванивает мне.

—  Родина — это образ жизни!  — кричит он в трубку.  — Ты нас с матерью хоть на Северный полюс забрось — и там у нас будет Россия!

Я соглашаюсь. Да — образ жизни и ценности. У кого они схожи, те — твой народ.

Потом прихожу в ужас: мы с папой принадлежим к разным народам.

В том-то и штука, что Швейк отнюдь не дезертир. И – не уклонист. Он, если так можно выразиться, антидезертир. Он, разумеется, против войны, но идет воевать. И если бы его спросили, за что он воюет, он бы ответил: за друзей, за трактир «У чаши», за человеческое достоинство, за Родину. Потому что Родина есть. Её могут отменить фашисты и либералы, коммунисты и геополитики, можно счесть, что твоя родина – весь мир, а скучная семья не имеет к тебе отношения, это обуза. Но Родина тем не менее существует, и за неё отдают жизнь.

Среди профессиональных патриотов немало любителей регулярно отдыхать от непосильных трудов по спасению родины в каком-нибудь хорошем месте за ее пределами

Я, именно будучи критиком, люблю свою родину искреннее оголтелых патриотов, потому что знаю, за что люблю ее, кроме собственно того, что родился здесь.

— Всему есть предел!

— И в любви к Родине? Для меня пределов не существует!

Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде Господин доллар, а на искусство начихать — самое высшее мюзик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно... Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод... Зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину.

— Сергей, а как вы относитесь к Маяковскому?

— К Маяковскому? Да никак не отношусь... А вы знаете, почему я поэт, а «Маяковский» — так себе, непонятная профессия? У меня Родина есть. У меня Рязань, а у него ни шиша. Нет поэта без Родины. Запомните это, молодой человек, а лучше запишите, а то забудете.