Иосиф Бродский. Поклониться тени

Другие цитаты по теме

Все таковы. Да, все слова, стихи,

Вы бродите средь нас, как чужаки,

Но в то же время близкие друзья:

Любить нельзя и умирать нельзя,

Но что-нибудь останется от нас,

Хотя б любовь, хотя б в последний раз,

А, может быть обыденная грусть,

А, может быть, одни названья чувств.

Это действительно чаще всего происходило весной, хотя случалось и под осень, в такое время, когда всё меняется. Оно всё цветёт или увядает, воды начинают течь или замерзают, а ты вдруг чувствуешь, что становишься шёлком, тело твоё мнётся и вьётся, разглаживается и льнёт, не понять даже, к чему или к кому. Себе видишься шёлком, а ближним своим – серебром, потому что им начинает казаться, что ты окружена непроницаемой прохладой, твёрдой поблёскивающей корочкой, через которую не процарапаться. И тогда горе им, ближним, потому что ты вроде бы и не ждёшь, но кто-то должен прийти и приблизиться, миновать границу, не заметив её, и за это сорвать все цветы, собрать плоды и получить все призы, надо ему или не очень. А пока его нет, так легко и одиноко, что гляди того улетишь, шаг, другой, а потом думаешь, а зачем я – ногами? ведь лететь быстрей, если уж я всего лишь шёлк, всего лишь шарф. И глупо спрашивать, какие планы на лето или «что ты делаешь этой зимой», – кто, я? Нечего рассказать, нечем похвастать, потому что среди ваших земных путешествий и ваших побед нет места для меня, и не имею я никакого знания ни о себе, ни о будущем, кроме одного, – а у меня скоро будет любовь.

Вы начитаетесь своих любовных книжек и считаете, что живёте в розовом мире. Сказочный принц уже не для вас. Вы давно перестали верить в сказки, вам нужен грубый жёсткий мужик, особенно с какой-нибудь тайной и тайным комплексом неполноценности. Ещё лучше, если бы он был тайным садистом и собственником до мозга костей. И каждый роман твердит вам только о том, как этот мужик меняется ради любимой, а девушка остаётся всё такая же чистая и неизменная. Это секта.

Перемена обстановки — традиционное заблуждение, на которое возлагают надежды обречённая любовь и неизлечимая чахотка.

Влюбленный человек начинает меняться. Начинает считать неважным то, что раньше было жизненно важным. Или же, неважные раньше вещи становятся необходимыми. Он становится обидчивым. Хочет быть понятым, не объяснив. Услышанным, не сказав. Знакомится со страхом — будто сходит с пути. Потому что любовь меняет человека. А если не меняет, то это не любовь.

Ни собственника нет в любви, ни вещи

Ему принадлежащей в виде тела.

А каково пойдет служба, когда все подчиненные будут наверно знать, что начальники их не любят и презирают их? Вот настоящая причина, что на многих судах ничего не выходит и что некоторые молодые начальники одним только страхом хотят действовать. Страх подчас хорошее дело, да согласитесь, что не натуральная вещь — несколько лет работать напропалую ради страха. Необходимо поощрение сочувствием; нужна любовь к своему делу-с, тогда с нашим лихим народом можно такие дела делать, что просто чудо.

Им было хорошо вместе, нравилась эта экономичная любовь с чрезвычайно малым расходом душевных и физических сил. Такая любовь ничего особенного не достигает, но служит долго; смотришь — большие мощные страсти, взревев, взорвались и заглохли, и обратились в лом, а эта, слабая, приземистая, всё пыхтит, всё постукивает сердцами, работает, тащит.

Любовь похожа на американские горки: сначала вверх, потом вдруг вниз, и снова вверх, и снова вниз, а в конце блюешь прямо на себя!

... всего удивительнее во Зле — его абсолютно человеческие черты.