В предпоследней электричке
Кто-то в карты, кто-то спит,
Кто-то в тамбуре за спички
От души благодарит.
Шелестит газетой кто-то,
Кто-то кушает пирог,
От кого то в лес работа
Убежала со всех ног.
В предпоследней электричке
Кто-то в карты, кто-то спит,
Кто-то в тамбуре за спички
От души благодарит.
Шелестит газетой кто-то,
Кто-то кушает пирог,
От кого то в лес работа
Убежала со всех ног.
Он часто шутил по поводу своей творческой продуктивности и называл её самой безобидной формой трусости: пока работаешь, тебе не надо смотреть жизни в глаза.
Жизнь похожа на полуденный сон — недолгий, разноцветный, жаркий. Она звучит смехом наших детей, она изливается слезами вслед нашим умершим родным. Она пахнет океаном, пустынным ветром, кукурузными лепешками, мятным чаем — всем, что с собой нам не дано унести.
Иногда жизнь преподносит тебе на блюдечке сэндвич с дерьмом, и тебе приходится его съесть.
Кричи, пока есть силы.
Танцуй, пока стоишь на ногах.
Мы здесь, и все еще живы,
Пока нам не поставили мат.
Я не играю в шахматы,
Но трачу слишком много сил,
Чтоб избежать день ото дня
То шах, то мат, что ставит жизнь.
Каждый, кто стремится подняться над повседневным мельтешением, делает это не только в надежде расширить или углубить свой жизненный опыт, но и просто начать жить.
Жизнь — штука опасная. И жестокая. Ей наплевать на то, что ты главный герой и что у любой истории должен быть счастливый конец.
Увы, что лучше — вечно обманываться, поверив, или не верить никогда из вечной боязни оказаться обманутым?!
Нельзя же всю жизнь думать только о том, что могло бы быть. Пора понять, что жизнь у тебя не хуже, чем у других, а может, и лучше, и сказать спасибо.
Когда мне было семнадцать, я и представить себе не могла, насколько коротка жизнь, как недолговечны наши возможности.