Я не хочу ничего чувствовать. Хочу замёрзнуть изнутри. Хочу, чтобы ледяной поток устремился прямо в сердце.
Я всегда считала, что безумие страшно, мрачно и горько, но оказалось, что, когда погружаешься в него на самом деле, оно мягкое и вкусное.
Я не хочу ничего чувствовать. Хочу замёрзнуть изнутри. Хочу, чтобы ледяной поток устремился прямо в сердце.
Я всегда считала, что безумие страшно, мрачно и горько, но оказалось, что, когда погружаешься в него на самом деле, оно мягкое и вкусное.
Женщины, они совсем не то, что мужчины. Женщина не придет к тебе с дубиной в руках. У них есть маленькие изящные инструменты, острые, как ведьмины когти, но чистые, аккуратно разложенные, будто на подносе у дантиста. Они ловко с ними обращаются.
Момент, когда ваше дитя заявляет, что ненавидит вас, — а через это проходит каждый ребенок — это как удар ногой в живот.
Она улыбается, будто такая мысль никогда не приходила в ее покрытую лаком для волос голову.
Каждое утро, пока не помрешь и тебя не закопают в землю, тебе придется принимать это решение... Тебе придется спрашивать себя: «Собираюсь ли я поверить в то, что сегодня эти дураки скажут обо мне?»
Но мне необходимо знать, что же произошло между ними. Не из любопытства. Просто у меня никогда не было близких отношений. Я должна знать, из-за чего расстаются навек. Сколько правил можно нарушить, прежде чем тебя бросят, и какие из правил самые главные.
— Грудь — это для спальни и вскармливания детей, а не для светских раутов.
— И что ей прикажешь делать? Оставить грудь дома?!
У меня пятеро детей, и я горжусь, что научила их говорить «да, мэм» и «пожалуйста», прежде чем произнести слово «печенье».