Семья никогда не предаст тебя, никогда не унизит. Семья — это единственные люди, которые никогда не будут смеяться над вашими слабостями. Семья — это единственное место, где вы всегда найдёте любовь и уважение.
– Скажи, почему ты женился на мне?
– Что тут говорить, я влюбился в тебя с первого взгляда.
– Почему ты не женился на современной женщине?
– Если бы я начал размышлять, я бы вообще никогда не женился… Это просто шутка!
Мама у меня смиренная женщина. Очень-очень смиренная. Она горбатит в маленьком кафе, удаленном на один час от нашего дома. Она презентует посетителям еду и питье, а мне говорит: «Я всхожу на автобус на час, чтобы работать весь день, делая вещи которые ненавижу. Хочешь знать, почему? Ради тебя, Алексий-не-нервируй-меня! Когда-нибудь и ты станешь делать для меня вещи, которые ненавидишь. Это потому, что мы семья». Чего она не ухватывает, так это что я уже делаю для нее вещи, которые ненавижу. Я ее слушаю, когда она со мной разговаривает. Я воздерживаюсь жаловаться о моих пигмейских карманных средствах. И упомянул ли я уже, что нервирую ее далеко не так много, как жаждал бы. Но это не потому, что мы семья. Все эти вещи я делаю, потому что они элементарные вежливости. Это идиома, которой научил меня герой. И еще потому, что я не жопа с факинг-дыркой.
— Иногда я просыпаюсь по утрам, почти ожидая увидеть рядом Лори, которая напомнит, чтобы я забрал Карла после школы или скажет, что завтрак готов.
Каждое воскресенье она готовила нам блинчики, которые есть было невозможно. Просто комки муки. И главное, она ведь об этом знала.
— А почему же продолжала?
— Ну, она хотела, чтобы мы были семьей, которая по воскресеньям ест блины.
Она выбросила из головы всё, что относилось к её собственной жизни, освобождая место для него. Впрочем, он и без того занимал в ее мыслях прочное место; у неё и часа не проходило, чтобы она не спросила себя, что он сейчас делает, как чувствует себя в эту минуту. А уж при свиданиях с ним для неё вообще всё, кроме него, переставало существовать. Теперь же, когда его жизнь перестала топтаться на одном месте и снова пришла в движение, её внимание будет ему еще нужнее.
С чего начинается дом: возня счастливых детишек, тепло домашнего очага, ледяной взгляд жены.
Семья – постоянное развитие и углубление любви друг к другу. И если человек живёт со своей женой по-христиански, любит её по-христиански, то невозможно сейчас любить её так, как ты её любил 5 лет назад. Ты её любишь всегда сильнее, ты её глубже раскрываешь. Через любовь к ней тебе открывается стереоскопический взгляд на мир. Ты глядишь на мир, тебя окружающий, и на Бога – её глазами. Поэтому человеку, который строит по-настоящему христианский брак, в голову не придёт поменять на кого-то свою пятидесятилетнюю жену, даже если она увяла внешне. То, что он открыл в ней за годы брака, многократно превышает то, что он обрёл, когда им обоим было по двадцать. Эта духовная роскошь, эта красота другой личности, которая познаётся только в длительном труде любви, – их не заменишь молодостью тела.
Очевидно, есть что-то специально гибельное в условиях нашей семьи, какой-то arsenicum, мышьяк, в неё впрыснутый, что дорогое может превращаться в недорогое. Глупые уверяют: «Это от того, что надоедает человек человеку». Как бы не так! А я скажу: «Дорогое должно бы становиться с годами дороже, потому что с каждым днём крепнет привычка». Почему же старые бриллианты, картины и статуи, долженствовавшие бы «приесться глазу», не продают, не «спускают за бесценок, чтобы обменять на новенькое», а болезненно хранят и в старости любуются ими больше, чем в молодости. «Перемен» в библиотеках и коллекциях не любят. Так то — вещи: какова же привычка — к человеку! И когда его хотят сменить — значит и с самого начала «прилепления» («два в плоть едину») не было, а было простая лежалостъ рядом, механика соседства без тайны взаимоврастания.
За всю мою долгую жизнь, я пришёл к выводу, что мы навеки связаны с теми, кто с нами одной крови. И пусть мы не выбираем своих родных, связь с ними может стать великой силой. Или глубочайшим разочарованием.
Cлайд с цитатой