Как ни восхваляй женщину или заурядного писаку, сами себя они восхваляют еще больше.
Иные писатели прилагают к нравственности ту же мерку, с какой мы подходим к зодчеству наших дней: здание, прежде всего, должно быть удобным.
Как ни восхваляй женщину или заурядного писаку, сами себя они восхваляют еще больше.
Иные писатели прилагают к нравственности ту же мерку, с какой мы подходим к зодчеству наших дней: здание, прежде всего, должно быть удобным.
(Вопрос: считаете ли Вы, что хороший писатель должен страдать?)
— Нет, жизнь и так тяжела. Идею, что «хороший писатель должен страдать», придумали мужчины. Флобер ходил и ныл, ах, как ему тяжело живется, как он страдает, пока какая-то женщина неплохо его обслуживала в быту. Женщин же никто в быту не обслуживает. Женщины выполняют всю реальную работу, а не придумывают себе страдания.
Но кто может льстить себя надеждой, что был когда-либо понят? Мы все умираем непознанными. Так говорят женщины и так говорят писатели.
Я всегда дивился тому, что государям и в голову не приходит проверить — может быть, сочинители великих творений способны и на великие деяния? Объясняется это, видимо, тем, что государям некогда читать.
но.... пусть её руки навсегда останутся тонкими, пусть она каждый вечер кладет их тебе на плечи, пусть ерошит пальцами твои волосы и тыкается носиком тебе в щеку, пусть твой вдох совпадет с её выдохом, и пусть она уйдет, пусть она обязательно уйдет, везде оставив свой запах, везде-везде, от дивана до подъезда, после чего ты напишешь свою лучшую вещь и окончательно рассоришься с критиками... а потом.. а потом пусть они снимут с тебя кожу.. ты ведь уже согласен, Насими, не так ли? Верно, согласен, заранее согласен, на всю жизнь согласен, а потому — пусть снимают....
Красота каждой женщины отмечена чертами её характера, и мы предпочитаем ту, чей характер будит в нас самый живой отклик.
Я прошу вас писать любые книги, не заботясь, мала ли, велика ли тема. Правдами и неправдами, но, надеюсь, вы заработаете денег, чтоб путешествовать, мечтать, и размышлять о будущем или о прошлом мира, и фантазировать, и бродить по улицам, и удить в струях потока. И я вас вовсе не ограничиваю прозой. Как вы порадуете меня — и со мною тысячи простых читателей, — если будете писать о путешествиях и приключениях, займетесь критикой, исследованиями, историей, биографией, философией, науками. Ибо книги каким-то образом влияют друг на друга, и искусство прозы только выиграет от содружества с поэзией и философией. Кроме того, если вы обратитесь к любой крупной фигуре прошлого — Сапфо, госпоже ли Мурасаки или Эмили Бронте, — вы увидите, что она не только новатор, но и преемница и своим существованием обязана развившейся у женщин привычке писать.
Соблюдение целомудрия вменяется в закон женщинам, меж тем в мужчинах они превыше всего ценят развращённость. Не забавно ли?
Всё время, сколько существует человечество, мужчины — поэты, прозаики, философы — пытались понять женщин. И получилось, в общем, не очень.
Знай, о друзьях и об идеях,
О женщинах и о картинах
Не следует судить поспешно.
Друзья нам могут изменить;
Идеи требуется взвесить;
В картины надобно всмотреться.
А женщины являют часто
Прекрасный облик без души.