террор

Террористические группировки не любят три профессии: солдат, врачей и учителей...

Солдат они не любят, потому что они сражаются. Учителей они не любят, потому что они дают надежду. Про врачей я вообще молчу. Они заставляют жить тех, кого они пытаются убить.

Мир пытался забыть о моём существовании. Я напомню, почему меня нужно бояться.

Большевизм воспринял и продолжал борьбу с партией, всего более выражавшей тенденции мелкобуржуазной революционности, именно с партией «социалистов-революционеров», по трем главным пунктам. Во-первых, эта партия, отрицавшая марксизм, упорно не хотела (вернее, пожалуй, будет сказать: не могла) понять необходимость строго объективного учета классовых сил и их взаимоотношения перед всяким политическим действием. Во-вторых, эта партия видела свою особую «революционность» или «левизну» в признании ею индивидуального террора, покушений, что мы, марксисты, решительно отвергали. Разумеется, мы отвергали индивидуальный террор только по причинам целесообразности, а людей, которые способны были бы «принципиально» осуждать террор великой французской революции или вообще террор со стороны победившей революционной партии, осаждаемой буржуазией всего мира, таких людей еще Плеханов в 1900—1903 годах, когда Плеханов был марксистом и революционером, подвергал осмеянию и оплеванию. В-третьих, «социалисты-революционеры» видели «левизну» в том, чтобы хихикать над небольшими сравнительно оппортунистическими грехами немецкой социал-демократии наряду с подражанием крайним оппортунистам этой же партии в вопросе, например, аграрном или в вопросе о диктатуре пролетариата.

Везде царит террор, запугивание и насилие. Аресты, депортации и даже расстрелы стали обычной практикой. Жизнь и личная свобода людей не стоят ничего. Но стремление к свободе — это врожденный инстинкт, присущий каждому человеку и каждому народу, его невозможно подавить надолго.

Абсолютное оружие готово. Взведённый пистолет уже приставлен к виску каждого жителя планеты, независимо от его национальности, гражданства или религии. Оружие, которое невозможно применить в войне. Оно пригодно только для глобального террора. Но, раз оно создано, оно обязательно сработает. Через 10 лет, через 20, через 50… Не важно. Целые поколения могут родиться и вырасти в рабстве под страхом полного уничтожения. Зачем? Почему бы не закончить это прямо сейчас? Сразу. Без каких-либо дополнительных условий…

— Итак, Хуссейн воевал восемь лет, погибло 750 тысяч человек... Между прочим, атаки с применением отравляющих газов происходили с вашего ведома...

— Ну вот, это уж точно теория заговора!

— Да, до прошлого года это и была теория заговора, пока ЦРУ не рассекретило архивы...

— У этих идиотов, что шредера для бумаги нет?! Что?

— Осторожно, русские вторглись в Афганистан. Да вот здесь.

— Надо срочно вмешаться!

— Именно это вы в принципе и сделали: вы вооружили радикальных исламистов...

— Радикальные исламисты? Против русских? Класс! Момент, погодите... Я же борюсь с радикальными исламистами в Иране как против зла?

— Да, но по сравнению с очень плохими русскими, исламисты менее плохие.

— Превосходно! Надо будет поблагодарить одного из главарей, тех, кто воюет за нас в Афганистане. Как уж его зовут?

— Усама бен Ладен!

— Кх... Э-эм... Я потом позвоню!

Страх имеет огромную власть над человеческими душами. Страх делает нас жестокими и заставляет ненавидеть других людей.

Разделяй их

Раздирай на части

Разорви их доверие

Это задушит их сердца.

Когда же наступили давно обещанные «ночи длинных ножей», мирные граждане, спасенные Гитлером от разрухи, благоразумно заперлись в квартирах, плотно занавесив окна. Они старались не выглядывать даже на лестницу, по которой коричневые преторианцы «красивого Адольфа» волокли вниз окровавленных марксистов и евреев, помышляющих о попытке к бегству.

Берлин выглядел в эти дни, как город, сломленный долгой осадой, после вступления в него неприятельских войск. По улицам холодным сквозняком дул страх.