сострадание

Когда в минуту чужого страдания мы начинаем проповедь, нас ждёт стопроцентный провал. Страдающий человек не нуждается в проповеди, не нуждается во множестве советов и утешений — так можно только усугубить ситуацию. В минуту страдания хочется лишь одного: чтобы рядом кто-то сел и заплакал с тобой вместе.

Те, кто прошел через страдания, становятся самыми сострадательными. Они знают, что такое боль, и понимают других.

Для меня видеть, как ты плачешь, намного хуже, чем чувствовать боль в ноге.

Чувство сострадания и сердечная доброта сами по себе делают нас открытыми, в результате нам становится гораздо легче общаться с людьми. Ведь вы обнаруживаете, что другие люди ничем не отличаются от вас, и это существенно сближает. У вас появляется возможность испытать настоящую дружбу.

По-моему, Христова любовь к людям есть в своем роде невозможное на земле чудо. Правда, он был бог. Но мы-то не боги. Положим, я, например, глубоко могу страдать, но другой никогда ведь не может узнать, до какой степени я страдаю, потому что он другой, а не я, и, сверх того, редко человек согласится признать другого за страдальца (точно будто это чин). Почему не согласится, как ты думаешь? Потому, например, что от меня дурно пахнет, что у меня глупое лицо, потому что я раз когда-то отдавил ему ногу. Отвлеченно ещё можно любить ближнего и даже иногда издали, но вблизи почти никогда.

Порой, зло совершенное из сострадания, становится актом милосердия.

Сострадание есть высочайшая форма человеческого существования.

«Если бы я мог спасти Джулию, удвоив собственные страдания, пошел бы я на это? — спрашивал он себя. И отвечал: — Да, пошел бы». Увы, это только умствование. Он знал, что должен отвечать так, и вся его решимость не более чем обязанность. Это ум говорил в нем, а не сердце. Здесь вообще ничего невозможно чувствовать, только боль и только ожидание боли. А кроме того, ощущая боль, можно ли желать, ради чего угодно, ее усиления? Нет, на этот вопрос он еще не мог ответить.

— Но разбойники, монсеньор, разбойники!

— В самом деле, — сказал епископ, — я чуть было не забыл о них. Вы правы. Я могу встретиться с ними. По всей вероятности, и они тоже нуждаются в том, чтобы кто-нибудь рассказал им о Господе Боге.

— Монсеньор, да ведь их целая шайка! Это стая волков!

— Господин мэр, а может быть, Иисус повелевает мне стать пастырем именно этого стада. Пути Господни неисповедимы!

— Монсеньор, они ограбят вас.

— У меня ничего нет.

— Они убьют вас.

— Убьют старика священника, который идет своей дорогой, бормоча молитвы? Полно! Зачем им это?

— О Боже! Что, если вы повстречаетесь с ними!

— Я попрошу у них милостыню для моих бедных.

— Не ездите, монсеньор, ради Бога! Вы рискуете жизнью.

— Господин мэр, — сказал епископ, неужели в этом все дело? Я для того живу на свете, чтобы о душах людских пелись, а не о собственной жизни.

Лучшим лекарством для каждого нашего несчастья является сострадание нашим ближним. Хочешь, чтобы твоя молитва стала сердечной и была принята Богом? Сделай страдание ближнего своим страданием. Всего одно сердечное воздыхание о своем ближнем приносит реальные результаты.