рабство

Наберемся мужества признать, что русское рабство неотделимо от православия. Так, во всяком случае, я думаю. Так же как и рабство мусульманское – от ислама.

Они хотят больше для себя и меньше для всех остальных, но я скажу, чего они не хотят: они не хотят население граждан, способных к критическому мышлению, они не хотят хорошо информированных, хорошо образованных людей, способных к критическому мышлению, они в этом не заинтересованы. Им это не поможет, это против их интересов, именно так, они не хотят людей достаточно умных, чтобы сидеть за кухонным столом и выяснять, как сильно их ***ла система и выбросила за борт 30 лет назад. Они не хотят этого! Знаете, чего они хотят?! Они хотят покорных работников, покорных работников! Людей, которые достаточно умны, чтобы управлять техникой и делать бумажную работу, и достаточно тупых, чтобы послушно принять все эти дерьмовые работы, с низкой зарплатой и большим временем, урезанными льготами и без оплаты сверхурочных. И испаряющаяся пенсия, которая исчезает в тот момент, когда ты идешь ее получать. И сейчас они пришли за вашими деньгами социального обеспечения, они хотят ваши ***аные пенсионные деньги! Они хотят их назад, чтобы они могли дать их своим криминальным друзьям на Уолл-стрит!

Выдавливал из себя раба по капле и принимал по десять капель перед едой.

В его воспоминании были деревенские люди: женщины, дети, старики, бедность и измученность, которые он как будто теперь в первый раз увидал, в особенности улыбающийся старичок-младенец, сучащий безыкорными ножками, — и он невольно сравнивал с ними то, что было в городе. Проходя мимо лавок мясных, рыбных и готового платья, он был поражен — точно в первый раз увидел это — сытостью того огромного количества таких чистых и жирных лавочников, каких нет ни одного человека в деревне. Люди эти, очевидно, твердо были убеждены в том, что их старания обмануть людей, не знающих толка в их товаре, составляют не праздное, но очень полезное занятие. Такие же сытые были кучера с огромными задами и пуговицами на спине, такие же швейцары в фуражках, обшитых галунами, такие же горничные в фартуках и кудряшках и в особенности лихачи-извозчики с подбритыми затылками, сидевшие, развалясь, в своих пролетках, презрительно и развратно рассматривая проходящих. Во всех этих людях он невольно видел теперь тех самых деревенских людей, лишенных земли и этим лишением согнанных в город. Одни из этих людей сумели воспользоваться городскими условиями и стали такие же, как и господа, и радовались своему положению, другие же стали в городе в еще худшие условия, чем в деревне, и были еще более жалки. Такими жалкими показались Нехлюдову те сапожники, которых он увидал работающих в окне одного подвала; такие же были худые, бледные, растрепанные прачки, худыми оголенными руками гладившие перед открытыми окнами, из которых валил мыльный пар. Такие же были два красильщика в фартуках и опорках на босу ногу, все от головы до пяток измазанные краской, встретившиеся Нехлюдову. В засученных выше локтя загорелых жилистых слабых руках они несли ведро краски и не переставая бранились. Лица были измученные и сердитые. Такие же лица были и у запыленных с черными лицами ломовых извозчиков, трясущихся на своих дрогах. Такие же были у оборванных опухших мужчин и женщин, с детьми стоявших на углах улиц и просивших милостыню. Такие же лица были видны в открытых окнах трактира, мимо которого пришлось пройти Нехлюдову. У грязных, уставленных бутылками и чайной посудой столиков, между которыми, раскачиваясь, сновали белые половые, сидели, крича и распевая, потные, покрасневшие люди с одуренными лицами. Один сидел у окна, подняв брови и выставив губы, глядел перед собою, как будто стараясь вспомнить что-то.