Война ужасна, но мир подчас куда страшнее...
мир и согласие
В процессе роста всегда присутствуют боль и борьба; в осуществлении — радость и изобилие, в завершении — мир и спокойствие.
Неужто завтра замрут моря,
Умолкнут птицы, застынут сосны,
Уже не сможет взойти заря,
И спросит небо: «Неужто поздно?»
Так поклянёмся, что мы спасём
И это небо в надеждах звёздных,
Спасем планету — наш добрый дом,
Пока не поздно, пока не поздно!
... не быть коммунистом — это не только отрицание, но и определенное кредо.
Мне лично такой вопрос принес известное облегчение: ведь тут от меня требовалось не полемизировать с коммунизмом, а оправдываться перед самим собой из-за того, что я не стал коммунистом и не могу им стать. Мне было бы гораздо легче, если бы я им был. Я бы жил в убеждении, что самым активным образом участвую в исправлении мира; я был бы уверен, что стою на стороне бедных против богатых, на стороне голодных против денежных тузов, я бы точно знал, что и по какому поводу надо думать, что надо ненавидеть, а что презирать. Вместо этого я чувствую себя, точно голый в терновнике: с пустыми руками, не прикрытый никакой доктриной, ощущаю я себя бессильным прийти на помощь миру и часто не знаю даже, как сохранить чистой собственную совесть. Если мое сердце на стороне бедных, какого же черта я не стал коммунистом?
Именно потому, что я на стороне бедных. Я видел нужду, такую безмерную, что все вокруг мне опротивело. Где бы я ни был, я бежал от дворцов и всматривался в жизнь бедняков, терзаясь унизительной ролью беспомощного зрителя. Ведь недостаточно взирать на эту нужду и сочувствовать ей: надо бы жить их жизнью, но я слишком боюсь смерти. Эту завшивленную человеческую нужду не поднимает на щит ни одна партия; к этим страшным логовищам, где нет ни гвоздя, чтобы повеситься, ни грязной тряпки для подстилки, коммунизм обращается из безопасной дали: во всем, мол, виновен социальный строй; через два года, через двадцать лет взовьется знамя революции, и тогда...
Как же так, через два года, через двадцать лет? Неужели вы способны равнодушно соглашаться с тем, что можно так существовать еще два зимних месяца, еще две недели, еще два дня? Буржуазия, которая тут не может или не хочет помочь, чужда мне; но так же чужд мне и коммунизм, предлагающий вместо помощи знамя революции. Цель коммунизма — властвовать, а вовсе не спасать, на его знаменах написан лозунг власти, а не помощи. Нищета, безработица, голод — для коммунизма все это не позор и непереносимая боль, а вместилище темных сил, вырывающихся из пучины гнева и ярости. «В этом виноват общественный строй». Нет, вина лежит на всех нас, все равно взираем ли мы на человеческие страдания, засунув руки в карманы или воздев к небу знамя революции.
Бедняки — это не класс, это как раз люди деклассированные, выбитые из колеи и неорганизованные; никогда они не приблизятся к трону, кто бы ни восседал на нем. Голодные хотят не властвовать, а насытиться.
Вчера у нас был разговор о победителе, которого не судят. Так представилось всё, что война идёт, конечно, за единство хозяйственного управления миром: Англия давно стремится к этому, Америка этим тоже теперь занята, Россия и Германия, — и говорить нечего! Все стремятся к единству, но разными путями, и на путях встречаются врагами. Так что война происходит за пути к единству. Германия стремится достигнуть цели путём господства немцев над всем миром. Русские против господства наций отдельных, и самое господство уничтожают посредством механизма управления. Так вот теперь будет в нашем суде решать всё победа... Мира теперь так хочется всем, что если кто устроит мир, тому от всех будет и признание, и прощение, и забвение ужасного прошлого.
Не в смерти, но в жизни наше будущее, наше счастье, наш мир, достались нам в дар от павших. И мы должны беречь и ценить этот дар.
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 17
- 18
- 19
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- следующая ›
- последняя »