Над снежной ночью бесконечной
беспечный мертвенный покой,
и только в сердце — вещей, вечной
всё веет болью и тоской.
Мне больно, больно, словно жду я,
что мир погибнет без следа, -
как будто милая, целуя,
«прощай, — мне шепчет, — навсегда!»
Над снежной ночью бесконечной
беспечный мертвенный покой,
и только в сердце — вещей, вечной
всё веет болью и тоской.
Мне больно, больно, словно жду я,
что мир погибнет без следа, -
как будто милая, целуя,
«прощай, — мне шепчет, — навсегда!»
— Есть настолько глубокие раны, что, боюсь, они уже никогда не затянутся. Ты же не можешь отрастить оторванную руку, верно? Подобные раны не из тех, что можно залечить.
— Кончай тут умничать! К тому же, если тебе оторвало руку, ты можешь сделать операцию и заменить ее протезом, разве нет?!
— Может кто-то и способен сделать для этого человека что-то подобное. Хоть это и заметно облегчит боль, но не залечит раны.
Можно ли в самом деле помнить боль? Вряд ли. Можно знать, что она была, и ты от нее страдал, но это не одно и то же.
I tore the muscle from your chest
And used it to stub out cigarettes.
I listened to your screams of pleasure,
And I watched the bed sheets turn blood red.
Частично боль, которая там должна была быть, вдруг всплыла на поверхность. Боль и тонкая грань того гнева, которым наделён каждый из нас.