Себастьян Ваэль

— Странно, что ты так и не взяла себе фамилию Амелл.

— Почему?

— Коль скоро наместник признал твою преемственность по материнской линии, ты могла бы стать леди Амелл.

— Меня что, и без того мало кто пытается убить?

— Здесь же не Антива. Не вся знать непременно чье-то бельмо на глазу.

— И ты тому доказательство?

— Туше.

— Мой муж любил устраивать такие охотничьи праздники.

— Я и забыл, что ты была замужем. Трудно представить тебя в роли хозяйки дома, которая снимает с гостей плащи и целует ребятишек.

— Нет, для этого были слуги. От меня требовалось просто сидеть на месте и мило выглядеть. Если я отбивалась от рук, меня запирали в комнате с бутылкой вина и неприличной книжкой. А всем говорили, что я нездорова.

— Со мной родители делали то же самое! Только без вина. Ну и без неприличной книжки.

— Певчий, расскажи нам про Стархевен. Уверен, все мы сгораем от любопытства — так хотим узнать о твое далекой родине.

— «Далекой родине»? Стархевен в Вольной Марке, а не на луне.

— А я-то надеялся...

— Там всё почти как здесь. Только мертвецов меньше.

— Ну да, у вас нет Хоук.

— В Старкхевене куда ни плюнь — попадешь в орлесианца.

— Правда? А вроде бы Старкхевен для них далековат.

— Река Минантер течет через пол-Тедаса. Орлесианские купцы толкутся в ней, как яблоки.

— Люблю яблоки.

— Знаешь, эти яблоки вполне способны купить твою сестру, съесть твой дом и охмурить твоих кур.

— А что у долийцев говорится о появлении порождений тьмы? Вот в песни Света говорится, что их породила гордыня магистров, желающих сравниться с Создателем. Но у вас же не верят в Песнь Света... то есть в Создателя. А во что вы верите?

— Ну, мы не вдаёмся в детали, но ясное дело, что виноваты люди.

— Это так захватывающе — работать с Хоук!

— Да ну?

— Кажется, всякий раз, когда в Киркволле что-то случается, она непременно оказывается в это замешана. Мне никогда не предоставлялось столько возможностей помочь людям!

— Ладно. Я думал, что мне уже обрыдло твоё нытье. Беру свои слова обратно. У меня от тебя зубы ноют.

— Мы опять пришли туда, откуда начали.

— Направь нас, благая Адрасте. Защити наших друзей в сей черный час.

— Ну да. Молись. Как полезно. Или все-таки займемся делом?

— Направь нас мудростью света своего... в тишине.

— Я так переживаю! Вдруг я сделаю что-нибудь не так и всех опозорю? Я всегда делаю что-то не так.

— Мерриль, у тебя всё получится.

— Но я же ничего не знаю про людской этикет! Вдруг я возьму не ту вилку? А потом нечаянно ткну ею кого-нибудь. С меня ведь станется.

— Просто изобрази недовольство из-за того, что тебе накапали кровью на платье. Никто ничего и не заметит.

— Певчий, а что это ты делаешь?

— Ничего! Ничего!

— Ты пытаешься заглянуть в мои записи?

— До меня... дошли странные байки о «пряжке праведности».

— Как пряжка разговаривает про будущее твоих штанов? Или про то, как она на лицах грешников клеймо выжигает? Мне лично больше нравится про штаны. Там пафосу больше.

— Эта ваша Торговая гильдия напоминает мне старкхевенский двор. Интриги и слухи в обертке из бюрократии.

— Если в Старкхевене всё хоть на десятую долю так плохо, то я понимаю, почему ты сбежал в Церковь.

— Хуже всего была мода. В Церкви мне не приходилось мучительно вспоминать, носят в этом году приталенные камзолы или свободные.

— А в Старкхевене тебя забивают дубинкой до смерти, если забудешь имя третьей дочери младшего секретаря?

— Если повезет.

— Знаешь, Певчий, твоя жизнь внезапно обрела в моих глазах куда больше смысла.