— Посмотри на пчел, – сказал я и остановился. – Откуда они взялись в центре города?
— Голову даю наотрез, что они прилетают с какого-нибудь крестьянского двора. Просто они хорошо знают свой путь… – он прищурил глаза, – а мы вот не знаем…
— Посмотри на пчел, – сказал я и остановился. – Откуда они взялись в центре города?
— Голову даю наотрез, что они прилетают с какого-нибудь крестьянского двора. Просто они хорошо знают свой путь… – он прищурил глаза, – а мы вот не знаем…
— Хотите яблоко? Яблоки продлевают жизнь!
— Нет, спасибо.
— А сигару?
— Они тоже продлевают жизнь?
— Нет, они укорачивают её. Потом это уравновешивается яблоками.
Мы стояли у могилы, зная, что его тело, глаза и волосы еще существуют, правда уже изменившись, но всё-таки еще существуют, и что, несмотря на это, он ушел и не вернется больше. Это было непостижимо. Наша кожа была тепла, мозг работал, сердце гнало кровь по жилам, мы были такие же, как прежде, как вчера, у нас было по две руки, мы не ослепли и не онемели, всё было как всегда… Но мы должны были уйти отсюда, а Готтфрид оставался здесь и никогда уже не мог пойти за нами. Это было непостижимо.
Вечными и неизменными остаются слова любви, но как пестра и разнообразна шкала ругательств!
(Как однообразны и стерты выражения любви и сколь, напротив того, богата палитра ругательств!)
Я, например, очень люблю, когда в воскресенье идёт дождь. Как-то больше чувствуешь уют.
Я понимал, что мои слова — неправда, что они перешли в фантазию и ложь, но это меня не тревожило, ибо правда была бесцветной, она никого не утешала, а истинной жизнью были только чувства и отблески мечты.
Потому что время от времени вдруг накатывалось прошлое и впивалось в меня мёртвыми глазами. Но для таких случаев существовала водка.