Николас Эрфе

Чувствовал я себя прекрасно. Бог знает, что будет дальше; да это и не важно, когда лежишь на берегу моря в такую чудесную погоду. Достаточно того, что существуешь.

— Не всё можно объяснить словами.

— В Оксфорде нам твердили, что если словами не выходит, другим путём и пробовать нечего.

Здесь так много пространства и молчания, так мало новых лиц, что сегодняшним днем не удовлетворяешься, и ушедшее видится в десятки раз ближе, чем есть на самом деле.

У самых глаз распластались на камне кончики ее прядей; как заставить себя признаться? Ведь это все равно что наступить на цветок из-за того, что неохота в сторону шагнуть.

И вот я тронулся в путь к тусклой окраине сна, к узилищу буден; словно Адам, изгнанный из кущ небесных… с той разницей, что я не верил в Бога, а значит, никто не мог запретить мне вернуться в Эдем.

Я не знал, куда отправлюсь, но знал, что буду искать. Чужую землю, чужих людей, чужой язык...

Меня переполняла горькая грусть, смесь памяти и знания; памяти о былом и должном, знании о том, что ничего не вернуть; и в то же время смутной догадки, что всего возвращать и не стоит...

Пока она рассказывала о своём злополучном романе, я догадался, какой фактор её натуры в докладе не учтен: хрупкое равновесие телесной робости и чувственной дерзости, — первая разжигает мужчину, вторая в зачётный миг обрекает на погибель.

Сквозь дыры хлестала действительность, но выбраться в ее царство я не мог. Чтобы вспомнить, нужно отказаться от толкований; процесс обозначения и смысл несовместимы.

Чувство долга, как правило, немыслимо без того, чтобы принимать скучные вещи с энтузиазмом, а в этом искусстве я так и не преуспел.