Мерсо

Опять настало короткое молчание, а потом она пролепетала, что я очень странный человек, но, должно быть, за это она меня и любит, однако, может быть, именно поэтому я когда-нибудь стану ей противен.

С женой он счастлив не был, но, в общем, привык к ней. Когда она умерла, почувствовал себя очень одиноким.

Так или иначе, тебя всегда в чем-нибудь упрекнут.

С какой стати я буду менять свою жизнь?

Я корил себя за то, что не обращал прежде внимания на рассказы о казнях. Следовало интересоваться этим вопросом. Никогда не знаешь, что может с тобой случиться.

— Я хочу только одного: быть счастливой, как можно более счастливой.

— А любовь — не единственное условие для этого.

— Это довольно жалкий идеал.

— Жалкий или нет — не мне судить, — но во всяком случае вполне здравый.

Несколько лет назад передо мной было открыто все, со мной говорили о моей жизни, о моем будущем. Я со всеми соглашался. И даже делал то, что от меня требовали. Но уже тогда все это было мне чуждо. Стушеваться, стать безличным — вот чего мне хотелось. Отказаться от такого счастья наперекор всему.

Будут судить его за убийство, но пошлют на смертную казнь только за то, что он не плакал на похоронах матери.

За много лет у меня возникло нелепое желание заплакать: я почувствовал, как меня ненавидят все эти люди.

Когда надзиратель ушел, я погляделся, как в зеркало, в жестяной котелок. Мне показалось, мое отражение остается хмурым, даже когда я стараюсь ему улыбаться. Я повертел котелок и так, и эдак. Опять улыбнулся, но отражение оставалось строгим и печальным.