Посторонний

Первое время в тюрьме хуже всего было то, что у меня еще появлялись мысли свободного человека.

Итак, меня считали разумным. Но я не мог понять, почему же то, что в обыкновенном человеке считается достоинством, оборачивается сокрушительной уликой против обвиняемого.

Как он уверен в своих небесах! Скажите на милость! А ведь все небесные блаженства не стоят одного-единственного волоска женщины.

Нет у меня никакого честолюбия, а это плохо для дела.

И тогда я понял, что человек, проживший на свете хотя бы один день, мог бы без труда провести в тюрьме сто лет. У него хватило бы воспоминаний для того, чтобы не скучать. В известном смысле это было благодетельно.

Даже сидя на скамье подсудимых, всегда бывает интересно услышать, что говорят о тебе.

В сущности, нет такой мысли, к которой человеку нельзя привыкнуть.

Он-то и заговорил со мной о женщинах. Сказал, что заключенные больше всего жалуются на это. Я заметил, что испытываю то же самое и считаю такое лишение несправедливым.

— Но для того вас и сажают в тюрьму.

— То есть как это?

— Ведь свобода — это женщины. А вас лишают свободы.