Синий взгляд смерти. Рассвет

— Ты что, собрался к ведьмам?! Но ведь ты, кажется, страдаешь?

— Страдаю, — кивнул Бешеный, — но где сказано, что это надо делать с постной физиономией и на трезвую голову?

— У меня была сестра. — Спрут подвинул кувшин с рябиновыми ветками и принялся собирать разложенные книги. — Если не трудно, положи вот это на бюро... Однажды она убила — видимо, из любви, как она её понимала; семья её защитила, и началась ненависть. Габриэла не желала ненавидеть себя и потому возненавидела нас. Смерть родителей сделала её счастливой почти на месяц, потом ей захотелось большего. В конце концов сестра убила снова. Этого не доказать, но я не сомневаюсь, что графа Гирке утопила она. Меня Габриэла не трогала лишь потому, что ждала, когда я буду счастлив и очень не захочу умирать.

— Ты потерял родственника, хоть и уважаемого, но докучливого, и сам на себя не похож, а я... Я наполовину умер с Поликсеной, мне остались только море и долг. Попробуй это понять хотя бы сейчас!

— Ну, твоё высочество, ты и сравнил... Дядюшка Везелли, с которым мы грызли друг дружку лет двадцать, и незнамо что.

— Ротгер, я уважаю твою потерю...

— Не уважаешь, иначе не нёс бы чушь. Наливай, у меня руки заняты.

— Любовь — не чушь!

— Только ты, в отличие от дядюшки, ни кошки не любил. И кошку тоже не любил. Ты не знаешь, как твоя любовь чихает, как сопит во сне, как смеётся. Она ни разу не влепила тебе пощёчину, не велела надеть тёплый набрюшник, не уселась, когда ты прокладывал курс, на карту, чтобы услышать, как ей идёт новая ленточка... Ты умозрителен, а потому твои страданья — дым.

Человек бессердечный не должен приближаться к человеку с сердцем. Иначе он его вырвет, и другому станет очень больно.

Человека ещё можно отбить, увезти, спрятать, города и деревушки — только защищать.

Мэллит думала о любви, ждала любви, ненавидела любовь и ничего не знала о том, чего же хотела и от чего бежала.

Вы собирались на рынок, но, обдумывая завтрак, не кутаются в шаль, не поднимают лицо к звёздам, не выходят к перекрестью дорог, а окно — это всегда перепутье, граница между «остаться» и «уйти».