Когда слишком быстро достигнешь накала, впоследствии сложно его удержать. Играть же на понижение нельзя. Дружба этого не прощает.
Шныр. Пегас, лев и кентавр
Волосы льняные, как у немецкого принца, у которого королевство такое маленькое, что ему то и дело приходится срываться с трона и ловить кур, чтобы они не пересекали государственную границу.
— Я тебя люблю! — распахивая окно, говорила она ветру.
А ветер играл со шторами, опрокидывал на туалетном столике флаконы с духами и отмалчивался.
– Когда тебе дают исправный утюг, обратно его тоже хотят получить исправным! Ах ты, потреблянец! – кричал он на бледного недоросля, который пытался прошмыгнуть мимо него незамеченным.
– Кузепыч, не «потреблянец», а «потребитель»! – поправлял его Вовчик, обожавший раздувать скандалы.
– Ах ты, потреблятор! Еще учить меня вздумал! Почему седло потрескалось? – кидался Кузепыч на Вовчика.
Не слишком напрягайся запоминать, что я буду говорить. Что надо — в мозгах все равно отложится. Что не отложится, то, значит, не главное. Голова, она как друшлаг: мелкое проваливается, а важное застревает.
Не слишком напрягайся запоминать, что я буду говорить. Что надо — в мозгах все равно отложится. Что не отложится, то, значит, не главное. Голова, она как друшлаг: мелкое проваливается, а важное застревает.
– А зачем ты прятал по всему городу розы и подбрасывал координаты? Одну розу я нашла в старой голубятне на «Савеловской», другую на чердаке двухэтажного дома на Полянке! Отвечай!
Ул наклонился, зачерпнул снег.
– А на «Войковской» не нашла? Так я и думал.
– Сознался! Ага!
– Не ага. Я просто видел, как её подбросили, – выкрутился Ул.
– Кто?
– Неизвестный в черной маске. Я преследовал его, загнал в угол, но он выпил кислоты. Остались дымящиеся шнурки.
Книга — это вечная мысль. Рука, протянутая через десятилетия и века, когда рядом невозможно найти собеседника.