Шныр. Пегас, лев и кентавр

Когда слишком быстро достигнешь накала, впоследствии сложно его удержать. Играть же на понижение нельзя. Дружба этого не прощает.

Волосы льняные, как у немецкого принца, у которого королевство такое маленькое, что ему то и дело приходится срываться с трона и ловить кур, чтобы они не пересекали государственную границу.

— Я тебя люблю! — распахивая окно, говорила она ветру.

А ветер играл со шторами, опрокидывал на туалетном столике флаконы с духами и отмалчивался.

– Когда тебе дают исправный утюг, обратно его тоже хотят получить исправным! Ах ты, потреблянец! – кричал он на бледного недоросля, который пытался прошмыгнуть мимо него незамеченным.

– Кузепыч, не «потреблянец», а «потребитель»! – поправлял его Вовчик, обожавший раздувать скандалы.

– Ах ты, потреблятор! Еще учить меня вздумал! Почему седло потрескалось? – кидался Кузепыч на Вовчика.

Не слишком напрягайся запоминать, что я буду говорить. Что надо — в мозгах все равно отложится. Что не отложится, то, значит, не главное. Голова, она как друшлаг: мелкое проваливается, а важное застревает.

— Бедный он. Верит всему.

— Это мы бедные, что ничему не верим.

Не слишком напрягайся запоминать, что я буду говорить. Что надо — в мозгах все равно отложится. Что не отложится, то, значит, не главное. Голова, она как друшлаг: мелкое проваливается, а важное застревает.

— Бедный он. Верит всему.

— Это мы бедные, что ничему не верим.

– А зачем ты прятал по всему городу розы и подбрасывал координаты? Одну розу я нашла в старой голубятне на «Савеловской», другую на чердаке двухэтажного дома на Полянке! Отвечай!

Ул наклонился, зачерпнул снег.

– А на «Войковской» не нашла? Так я и думал.

– Сознался! Ага!

– Не ага. Я просто видел, как её подбросили, – выкрутился Ул.

– Кто?

– Неизвестный в черной маске. Я преследовал его, загнал в угол, но он выпил кислоты. Остались дымящиеся шнурки.

Книга — это вечная мысль. Рука, протянутая через десятилетия и века, когда рядом невозможно найти собеседника.