Оливия Киттеридж

Она чувствовала, что поняла что-то важное слишком поздно и что, вероятно, так оно всегда и бывает в жизни: начинаешь понимать что-то слишком поздно.

— Ты голодаешь.

Девочка не пошевелилась, только произнесла:

— Угу.

— Я тоже голодаю, — сказала Оливия. Девочка уставилась на нее молча. — Да, голодаю, — повторила Оливия. — Иначе отчего же, по-твоему, я съедаю каждый пончик, который попадается мне на глаза?!

— Вы-то не голодаете, — с отвращением произнесла Нина.

— Конечно, голодаю. Все мы голодаем.

Очень многие врачи заставляют тебя чувствовать себя черт-те как, вроде ты всего-навсего толстый кусок мяса, движущийся на конвейерной ленте.

Меня не интересует феминистское движение за равноправие женщин. Я хочу, чтобы у нас был дом, я хочу стелить постели.

Сколько бы ни утверждали, что нельзя судить о книге по обложке, Оливия всегда считала, что лицо говорит о многом.

Не пугайтесь своей жажды. Если вы испугаетесь своей жажды, вы станете такими же простофилями, как все остальные.

Но ему мечталось о множестве — о полных закромах — внуков, заполонивших все вокруг. После всех лет сломанных ключиц, прыщей, клюшек и бейсбольных бит, потерянных коньков, ссор, валяющихся повсюду учебников, волнений из-за того, что от мальчишек пахнет пивом, ожидания машины, подъезжающей к дому посреди ночи, беспокойства из-за подружек и из-за тех двоих, у которых нет подружек… Все это непрестанно держало их с Бонни в состоянии растерянности, будто в их доме всегда, ну просто всегда обнаруживалась какая-то протечка, требующая починки, и часто случалось так, что он думал: «Господи, хоть бы они поскорее выросли!»

А потом они выросли.

... жизнь — это дар, что очень важно понимать, когда стареешь, что так много моментов в твоей жизни оказалось не просто моментами: они были дарами.