История обыкновенного безумия

Она была приятней декабрьского загара, красивей шестерки белых коней, скачущих по низкому зеленеющему холму. Такие мысли пришли ему в голову. Они начали причинять ему боль. Он поспешно улизнул. Но дверь закрыл очень тихо.

Я улегся поудобнее, взял «Войну и мир» Толстого, раскрыл на середине и принялся читать. Ничего не изменилось. Книжонка так и осталась премерзкой.

Произнеся, прошипев довольно избитое и ласковое словцо типа «черт», я выдергиваю из машинки эту страницу. Она ваша.

Во время отсоса все мучения мужика отсасываются из его башки.

Спасение мира начинается со спасения одного-единственного человека; все остальное — претенциозный романтизм и политиканство.

Плохая литература — как плохая баба: с ней почти ничего нельзя поделать.

Сосны, сосны, озера и сосны. Свежий воздух. Никаких машин. Мне стало тоскливо. Красоты на меня не действовали. Вот она, жизнь, такая, какой ей надлежало быть, а мне кажется, будто я угодил в тюрьму.

— Сынок, почему люди хотят ударить нас своими машинами?

— Это потому, что они несчастливы, мама, а несчастным людям нравится портить вещи.

Христианские церемонии бракосочетания были мне хорошо знакомы по собственному печальному опыту. А дзен-буддистская церемония очень напоминала христианскую с небольшим добавлением бреда сивой кобылы.

— Это свободная страна, я...

— Это не свободная страна — тут все продается, покупается, и всему есть владелец.