Сергей Кургинян

Я ненавижу пенсию. Не понимаю её, как категорию. Я надеюсь, что умру на работе. Там в этом «доживании» что-то есть... для меня лично неприемлемое, но я делаю различие, огромное различие между собой и теми, кто работает на заводах, фабриках, в сельском хозяйстве; в какой-нибудь торговле; нянечками; женщинами, которые уродуются где-нибудь в каких-нибудь детских садах или где-нибудь ещё; надрывающимися учителями. Я делаю это различие. Это первое. И второе, я очень хорошо понимаю, чего хотят эти люди. Они хотят социальной свободы. Той самой социальной свободы, о которой говорил премьер, который всё это устраивает. Они хотят свободы от вас, от ваших хорьков, которые их как коров доят с постепенным вырыванием вымени. Они хотят свободы этой, хотя бы в конце жизни, перед тем, как отойдут в мир иной. А вы их этого лишаете. Вы понимаете, что вы делаете? Вы отменяете Юрьев день! Вы обрекаете их на крепостной режим до конца жизни и отменяете Юрьев день. Вы думаете, они это простят? Сомневаюсь.

Развитие — это проблематизация рамок, считающихся несомненными.

Любое чудо — это отклик среды на предельную концентрацию воли. На ту самую когерентность, которая и творит историю и возвращает человеку его отнимаемую капитализмом сущность.

Если мы не видим смысла в действиях определенных политиков, не видим смысла в текущих процессах, то это не значит, что его нет вообще. Это значит, что история запрятала этот смысл куда-то. А значит, в это «куда-то» надо отправиться, чтобы этот смысл обрести.