Эльдар Александрович Рязанов

Что такое ностальгия?

Это боль, и это крик,

и разлука с дорогими,

и со всем, к чему привык.

Ностальгия — это пламя,

не зальют его года,

это раненная память

об ушедших навсегда.

Осень начинается в горах,

а затем сползает вниз, в долины...

В нижний лес прокрался желтый страх,

белый снег покрасил все вершины.

Старость начинается в ногах,

даже в зной, укутанные, мерзнут...

И ползет наверх холодный страх

предисловием событий грозных.

Я желал бы свергнуть злое иго

суеты, общенья, встреч и прочего.

Я коплю, как скряга и сквалыга,

редкие мгновенья одиночества.

Боже, сколько в разговорах вздора:

ни подумать, ни сосредоточиться.

Остается лишь одна опора—

редкие мгновенья одиночества.

У памяти моей дурное свойство, –

Любая пакость будет долго тлеть.

Хочу прогнать больное беспокойство,

Но не могу себя преодолеть.

Как в безразмерной камере храненья,

В сознаньи – чемоданы и мешки,

В которых накопились оскорбленья,

Обиды, униженья и щелчки.

Пришли иные времена,

Тебя то нет, то лжёшь, не морщась.

Я поняла, любовь — страна,

Где каждый человек — притворщик.

Моя беда, а не вина,

Что я — наивности образчик.

Любовь — обманная страна,

И каждый житель в ней — обманщик.

Что меня трогало в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые — это же трогало и огромное количество людей, большинство. Сегодня таких, как я, все меньше и меньше. Феллини в восьмидесятых говорил: «Мой зритель уже умер». Это ужасная правда.

Что меня трогало в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые — это же трогало и огромное количество людей, большинство. Сегодня таких, как я, все меньше и меньше. Феллини в восьмидесятых говорил: «Мой зритель уже умер». Это ужасная правда.

Ещё пишу, снимаю, сочиняю.

Дела идут и вроде хороши.

Но знаю – не живу, а доживаю.

И это пониманье – боль души.

Не жду удачи, озаренья, взлета.

Мне так и не достался главный приз.

И предстоит паршивенькое что-то,

крушение или круженье вниз.

Меж датами рожденья и кончины

(а перед ними наши имена)

стоит тире, черта, стоит знак «минус»,

а в этом знаке жизнь заключена.

В ту черточку вместилось все, что было...

А было все! И все сошло, как снег.

Исчезло, растворилось и погибло,

чем был похож и не похож на всех.

Погибло все мое! И безвозвратно.

Моя любовь, и боль, и маета.

Все это не воротится обратно,

лишь будет между датами черта.

Самая главная беда очень многих тележурналистов в том, что не существует внутренней цензуры. А внутренняя цензура, для меня, это культура и совесть. Вместе взятый такой сплав. И зачастую либо нет одного, либо другого, либо и того и другого вместе.