Дмитрий Львович Быков

Мне очень трудно не назвать Москву, потому что это было бы неблагодарно. Я не могу сказать, что люблю Москву, и не могу сказать, что мне в нынешней Москве уютно. Но я радуюсь всегда, возвращаясь сюда, как у Окуджавы «Родина — есть предрассудок, который победить нельзя». Вернувшись сюда, я сразу в Москве начинаю чувствовать страшно-давящую здесь какую-то слизистую медузу, которая висит между небом и городом, которая давит и страхом, и неопределенностью, и злобой на всех живущих здесь... Но это же не вина Москвы, это так образовалось, это может быть такая защита Московской власти стоит над этим городом, такой кинговский купол, чтобы ничто живое и веселое не могло сюда протиснуться.

Потом припомнят наши строки,

Неизданные — до одной, —

Во дни глобальной перестройки,

Какой-нибудь, очередной,

В стране безумного народа,

Всегда готового вязать,

Где есть последняя свобода —

Свобода это предсказать.

Всех страшнее тому, кто слышит музыку сфер —

ненасытный скрежет Господних мельниц,

крылосвист и рокот, звучащий как «Эрэсэфэсэр»

— или как «рейхсфюрер», сказал бы немец;

маслянистый скрежет зубчатых передач,

перебои скрипа и перестука.

И ни костный хруст, ни задавленный детский плач

невозможно списать на дефекты слуха.

Проявите величие духа, велит палач.

Хорошо, проявим величье духа.

А с меня он, можно сказать, не спускает глаз,

проницает насквозь мою кровь и лимфу,

посылает мне пару строчек в неделю раз —

иногда без рифмы, но чаще в рифму.

Когда мы слёзы с губ оближем

И напрощаемся сполна,

Когда осядет по Парижам

Уже четвёртая волна —

Что мне останется, осколку?

Я, пребывая при своём,

Не эмигрирую, поскольку

Куда как тяжек на подъём:

Я не умею жить в Париже.

Разлука мне не по плечу.

Я стану тише, глаже, ниже,

Чтоб не продаться — замолчу.

В стране дозволенной свободы,

Переродившейся в вертеп,

Я буду делать переводы,

Чтоб зарабатывать на хлеб,

И, отлучен от всех изданий,

Стыдясь рыданий при жене,

Искать дежурных оправданий

Усевшимся на шею мне.

Я сам себя переломаю

И, слыша хруст своих хрящей,

Внушу себе, что принимаю,

Что понимаю ход вещей,

Найду предлоги для расплаты,

Верша привычный самосуд…

Мы вечно были виноваты —

За это нам и воздадут.